– Ты должен это видеть!

И Томас тащит его на задний двор, где под ночным небом разгул набирает еще большие обороты.

Когда Мартин с Томасом приближаются, вокруг стола с настольным теннисом уже собралась толпа. Мартин чует неладное, но гасит беспокойство и пробирается сквозь зевак под задорные комментарии Томаса:

– Она сделала его уже дважды! Совсем чокнутая! Мы подняли ставки до пятидесяти!

Мартин не задает вопросов, не спрашивает, не интересуется. Он уже знает – кто. Наконец, увидев ее, Мартин чувствует, как сердце пропускает удар. Колготки в крупную сетку, рваные джинсовые шорты поверх, короткая черная футболка с безобразным принтом и целая россыпь железных гремучих браслетов на тонких запястьях. А еще эта чертова подводка – ее боевой окрас, жирный черный росчерк вокруг глаз, который придает взгляду агрессии. Агрессии и отчаянности.

Адрия не замечает его, увлеченно целясь шариком для пинг-понга в пустые стаканы. На другом конце стола Чарли давится пуншем, стало быть, проиграв предыдущую партию.

Вмиг Мартина одолевает целый ураган чувств – от раздражения до язвительной ревности, от краткого обжигающего восхищения до щемящего сожаления. Он застывает на месте, разглядывая Роудс и пытаясь убедить себя, что не рад ее здесь увидеть. Убедить, что не изнывал последние недели, когда она не отвечала на его сообщения. Убедить себя, что не думал о ней все чертово лето. Убедить, что она не застала его врасплох уже дважды этой осенью, вцепившись в губы и выжрав все живое изнутри. Убедить себя, что он не сам в этом виноват.

Теперь она приходит на его вечеринку и забирает последнее, что у него есть.

И эта мысль странным образом ощущается Мартином как облегчение.

Может быть, он бы отдал Адрии больше – отдал за то, что забрал. Отдал, потому что сожалеет.

Но он не может сказать всем этим людям, что сожалеет, не сможет сказать и ей. Поэтому он просто отступает от стола и уходит обратно в толпу, оставляя Адрию на вершине ее скверного триумфа. На пьедестале, с которого теперь ее мечтают сорвать сотни старшеклассников, чтобы повторить тот трюк, который однажды пьяным вытворил Мартин. Только теперь ставки растут, градус повышается, теперь Адрия Роудс не просто девчонка, которая прослыла на весь округ чокнутой, шлюхой, дочерью уголовников. Теперь она та, кто не отрицает этого и подтверждает каждым своим шагом. Шагом в пропасть.

И Мартину Лайлу на удивление больно.

Он настигает ее позже, когда Адрия выигрывает последнюю, третью партию и скалится паре девчонок в гостиной, нарываясь на конфликт.

Мартин теснит тех девчонок, заявляя, что их искал Томас, и остается с Роудс наедине. Какую из реакций выбрать, он по-прежнему не знает, поэтому первым вперед прорывается раздражение:

– Что ты здесь делаешь?

Адрия пожимает угловатыми плечами, болтая в стаканчике пунш:

– Меня позвал Чарли.

– И с каких пор ты ходишь по вечеринкам вместе с Чарли?

– С тех пор как ты стал таким страшным занудой, – Роудс корчится, небрежно отворачиваясь от Мартина.

Он хочет отреагировать резко, рявкнуть ей в лицо, заявить, что она зазналась, но Адрия его опережает. Она не собирается задерживаться возле Мартина и разворачивается, но перед тем как уйти, вспоминает о чем-то, шарится по карманам и извлекает на свет мятую двадцатку.

– Чуть не забыла, – Адри злорадно улыбается. – Это тебе. За вход.

С этими словами она пихает мятую купюру Мартину за ворот футболки и оставляет его.

Лайл вспыхивает, но горит уже один – горит в пустоте, не зная, что лучше: потухнуть или сгореть дотла так, чтобы больше не жгло. Он так злится на себя – за свои нелепые попытки одернуть ее, привести в чувство, когда ей этого не нужно. Тем более, когда он сам привел ее к этому – подвел к обрыву и столкнул с него, закрыв глаза, чтобы не видеть последствий. Так он сделал. А теперь последствия маячат у него перед глазами, царапают, дерут кожу, и отчего-то он не чувствует себя победителем. Только жертвой. Ощущает, как вновь и вновь Адрия прокатывается по его эго, чтобы восстановить, нарастить собственное. А он снова и снова плетется за ней, как безродный пес, надеясь в глубине души, что его простили.

Мартину не нравится новая Адрия – не нравится эта рваная линия шорт, черные вызывающие круги под глазами и манера разговаривать с высоты всех предрассудков. Ее сумасшествие могло бы очаровывать, если бы не пугало. А его пугает Адрия – пугает, как далеко она готова зайти, чтобы заполнить черную дыру внутри. И Мартин не знает, что делать, потому что в этой черной дыре он пропадет. Потому что у него нет ни сил, ни воли, ни желания отстраниться, остановиться, когда она вновь призовет его, чтобы выгрызть внутри что-то живое. Он придет. Как пришел в грязном переулке, как пришел после. Только она решит, когда это случится. Мартин больше ничего не решает и знает это.

Теперь он только воспринимает.

Мартин слышит, как приближается Чарли, замечает, как друг провожает Роудс взглядом:

– Теперь понятно, чего ты с ней таскался. Она же совсем отбитая.

Мартин молчит. Минуту, две, три, тупо пялясь в пустоту. А Чарли, не получив должной реакции, присасывается к бутылке пива и собирается было уйти. Но потом красно-синие огни озаряют подъездную дорожку у дома. Чарли подскакивает с ужасом в глазах и вскрикивает: «Твою мать, копы!»

И в черную дыру летят уже они все.

Глава 37

Все идет так хорошо, что сложно представить лучше. Или хуже, если сменить ракурс и посмотреть с той высоты, с которой придется рухнуть.

Когда вой полицейской сирены перебивает музыку, а красно-синие огни жадно облизывают стекла в гостиной Мартина Лайла, Адрия цепенеет. От паники по спине ползут мурашки. После знойных танцев на заднем дворе футболка еще липнет к коже, тело пульсирует от переполняющей энергии, только вся эта энергия вмиг обращается против самой Адрии – еще не успокоившееся сердце вновь берет разгон, теперь отбивая тревожный ритм.

Адрия не сделала ничего противозаконного, почти, но никогда красно-синие огни не сулили ничего хорошего. И если в прошлый раз на их фоне Адрии удалось провалиться в адреналиновый приход, то сейчас она не ощущает ничего подобного – только замешательство, как у многих в доме.

Еще десяток ребят рядом с ней так же застывают на месте, встревоженно оглядываясь по сторонам с немым вопросом в глазах: «Что случилось?» Только самые удалые и понимающие живо срываются с места, бросаясь к задней двери. Звучное «копы!»