III

Модель стрельнинского дома еще в 1721 году стояла в дворцовом парке, укрытая специально насаженными деревьями.

После обильного «фрюштюка» сюда приводили гостей. Они ахали, щупали точеные колонки и резные украшения, совали пальцы в оконные проемы. От восторженного любопытства затейливая игрушка медленно разрушалась, но лишать гостей удовольствия не желали.

Не волновались и за судьбу создателей модели — сиятельного флорентинца и его сына. Срок контракта истек. А коли желают и дольше оставаться в России, то государь повелел графу Растреллию «работы подряжаться делать с торгу, а не из жалованья». Дел в молодом Петербурге хватает. Не станут итальянцы лениться — проживут в достатке.

Рождению Петербурга способствовали чуть ли не полтора десятка разноплеменных зодчих — русских, голландских, немецких, французских, итальянских. Разных по способностям, вкусам и желаниям. Но каждый из них вносил свою посильную лепту в создание будущего величественного облика новой столицы Российской империи.

Одни, подобно Доминико Трезини, — своими знаниями, ясным пониманием желаний царя Петра и многолетней неустанной работой. Другие, как А. Шлютер, — многочисленными проектами, замыслами, планами. Третьи, например И.-Г. Шедель или Г.-И. Маттарнови, — своей работоспособностью и безотказным исполнительством. А все вместе своим творчеством и деятельностью создали то «нечто», порой даже трудно формулируемое, что определяет внешний облик окружающей человека среды — от дворцов и зданий до убранства пиршественного стола. Облик, который регламентировался жесткими требованиями царя-строителя: строгая простота и представительная величественность.

В это многоголосое, объединенное общей целью сообщество петербургских зодчих предстояло вступить и молодому Франческо Бартоломео Растрелли, жаждущему деятельности и славы. Отсутствие личного архива зодчего изрядно затрудняет ответы на вопросы: когда и как это произошло? И по сию пору у немногочисленных исследователей жизни и деятельности Растрелли нет единого мнения. Даже о том, как правильно именовать героя, еще недавно шли горячие споры.

Одни предпочитали звать его на чисто российский манер — Варфоломей Варфоломеевич. Другие писали — Бартоломео Франческо. А сам он почти все свои донесения, планы и письма, известные нам сегодня, подписывал только по-французски: de Rastrelli или Franşois de Rastrelli. В перечне работ, составленном им самим в 1755 году, именует себя «графом Франсуа де Растрелли, итальянцем по национальности». В переписи жителей Петербурга назван «Франц Варфоломеяв». Но, памятуя, что Франсуа Растрелли родился в итальянской семье, мы позволим себе именовать его на языке родины предков — по-итальянски: Франческо Бартоломео Растрелли.

Частые смены коронованных и некоронованных властителей России после смерти Петра I, нерадивость канцеляристов, порой растерянных от незнания, кому и как надобно служить, вовсе не способствовали полноте отечественных архивов за 20–30-е годы XVIII столетия. И сегодня, лишенные возможности утверждать, «как было», мы вынуждены повествовать о том, «как могло быть».

О годах учебы, становления и профессионального возмужания Франческо Бартоломео сохранилось несколько упоминаний и разрозненных документов. Сам Растрелли дважды, в 1755 и 1764 годах, составил в торжественных тонах подробные описания исполненных работ. Очень может быть, что, похваляясь, человек не хвастает; но хвалебные речи человека самому себе вряд ли могут быть приняты за настоящее историческое свидетельство.

Точно известно, что начиная с 1721 года по 1727 год Франческо Бартоломео возводил по собственному проекту дворец господаря молдавского Дмитрия Кантемира. На углу нынешней Миллионной улицы и Мраморного переулка. «За оное давали ему платы до смерти Его Светлости… по 20 рублей в месяц, и сверх того было награждение, а по смерти определено в год по 120 рублей». Судя по сохранившимся чертежам и гравюре это действительно ученическая работа, где больше от голландской, вернее, от раннепетербургской архитектуры, чем от итальянской или французской. И все же в компоновке объемов уже чувствуется талант ученика. Не случайно в 1729 году молодой Антиох Кантемир, сын господаря, в сатире «На зависть и гордость дворян злонравных» написал:

Растрелли столь искусно невесть строить домы,

Как ты кафтан по вкусе, по времени года… —

и сделал примечание: «Граф Растрелли родом итальянец, в российском государстве искусный архитектор; за младостью возраста не столько в практике силен, как в вымыслах и чертежах. Инвенции его в украшениях великолепны, вид здания казист; одним словом, может увеселиться око в том, что он построил».

Таково первое и потому важное для нас свидетельство современника о творчестве Франческо Бартоломео. Принадлежит оно человеку высокообразованному, поэту, философу и политическому деятелю, уехавшему через два года после этой записи послом России в Лондон, а затем в Париж.

Это свидетельство художника о художнике, не обремененное ни конкурентной завистью, ни близкими дружескими отношениями. (Разница в возрасте на восемь лет кажется в молодости очень большой.)

Известно, что отец и сын трудились какое-то время у адмирала Федора Апраксина, дом которого скандально прославился великим пьянством и шумством. Стоял тот дом на набережной Невы, рядом с Адмиралтейской верфью, как раз на том самом месте, где три десятилетия спустя заложит Растрелли-младший новый, теперешний Зимний дворец. Что делали отец и сын в доме президента Адмиралтейской коллегии — неведомо. Может, обновляли к приезду герцога Голштинского убранство покоев, попорченных упивавшимися до изумления гостями адмирала?

Украшали лепниной и скульптурой огромный зал во дворце вице-президента Коллегии иностранных дел барона Петра Шафирова. Знаменит барон был своей необъятной толщиной и столь же великой скупостью. Так что деньги за работу Растрелли получили только много лет спустя, да и то лишь после настоятельных просьб. А в украшенном отцом и сыном зале состоялось первое заседание Российской Академии наук.

По донесению Ульяна Синявина, работу «и у других обывателей они делали». Может, в числе этих «обывателей» и князь Хованский, родственник Шафирова, чей дворец поднялся на берегу Невы, к западу от Адмиралтейства.

Сорок лет спустя уволенный от службы архитектор составит реестр своих работ под длинным названием «Общее описание всех зданий, дворцов и садов, которые я, граф де Растрелли, обер-архитектор двора, построил в течение всего времени, когда я имел честь состоять на службе Их Императорских Величеств Всероссийских, начиная с 1716 года до сего 1764 года».

Попробуем разобраться, «как» и «что» заносит в свой реестр Франческо Бартоломео Растрелли.

Все пункты начинаются словами: «Я составил…», «Я руководил…», «Я выполнил…», «Я сделал…». За этим чувствуется профессиональная гордость зодчего. Он еще надеется обрести нового заказчика, нового покровителя, не сознавая, что время его прошло, а слава померкла. За этими словами скрывается и великое честолюбие, характерное для всех Растрелли, своенравие и нетерпимость, с которыми мы в дальнейшем еще столкнемся. Это по поводу «как записано».

Теперь «что записано». Упомянут и дворец князя молдавского, и дом Хованского. А вот работы в доме Апраксина и Шафирова не упомянуты. Может, как декоративно-оформительские они не представляли для автора архитектурного интереса? Всего с 1716 по 1730 год перечислено десять работ. Среди них — деревянный летний дворец царицы Прасковьи Федоровны, сведений о котором