Шрифт:
Закладка:
Конечно, Растрелли-отец не знал об этом письме. Даже не мог предположить, что несколько секретных строк далекого северного властелина резко изменят его судьбу. Но капризная фортуна в облике российского посла уже обратила на флорентийца свое благосклонное внимание.
19 октября 1715 года был подписан договор между «господином Иваном Лефортом, советником в Париже службы Его Царского Величества Петра Первого», и «господином Растрелли Флоренским, кавалером Святого Иоанна Латеранского». Документ сей утверждает, что «помянутый господин Растрелли обязуется ехать в Санкт-Петербург с сыном своим и учеником своим и работать там в службе Его Царского Величества три года…».
Это первое известное нам письменное упоминание о Растрелли-младшем, хотя он даже не назван по имени. Он еще молод. Ему пятнадцать лет, и всем невдомек, что именно этот подросток станет играть важную роль в искусстве столь далекой от Парижа таинственной России.
Для Растрелли-отца подписанный договор — последняя надежда найти свое место в жизни и добиться успеха. Можно только представить, сколько часов и дней тяжелых раздумий пережил он, прежде чем твердой рукой начертал свою подпись под шестнадцатью пунктами соглашения. За этой подписью горечь понимания, что искусство его устарело для королевского Парижа, что прожитые годы не принесли долгожданной славы и вряд ли здесь, во Франции, он сможет надеяться на лучшее.
Вместе с тем сквозь текст статей договора проглядывает врожденное честолюбие и самоуверенность гордого флорентийца, снизошедшего до соглашения с партнером, уступающим в культуре и образованности. Растрелли бойко перечисляет свои многочисленные дарования, обещая даже создавать искусственные мраморы разных цветов и машины «для театров в опере и комедиях».
Создается впечатление, что, не добившись славы Бернини в Париже, Растрелли-отец мечтает о роли Леонардо да Винчи в Петербурге. Три года спустя, готовя модель памятника Петру I, он, подражая Леонардо, не случайно назовет фигуру коня для монумента «Великим конем».
…В своем двурогом парике, презрительно оттопырив полную нижнюю губу, Растрелли-старший с чувством нового достоинства прощается с парижскими знакомыми. Улыбаясь только уголками рта, он с удовольствием поясняет, как счастливы русские, заполучив именно его, Растрелли; как охотно согласились они уплатить ему жалованье с мая, хотя договор подписан в октябре; какую великую сумму отпустят на его переезд. Он готов ехать хоть завтра, но, увы, приходится ждать; русские эмиссары готовят подарки Петру, которые ему, Растрелли, поручено самолично передать. Эмиссары спешить не желали, а скульптор сгорал от нетерпения. Не дождавшись ящиков с книгами и инструментами для российского царя он двинулся в путь.
От Парижа до Страсбурга, от Страсбурга до Франкфурта-на-Майне, потом на Берлин. Катится коляска по французским и немецким землям. Проплывают за окном города и селения. Останавливаясь на ночлег, Растрелли исправно заносит в специально заведенную книжицу:
«За провоз от Франкфурта до Берлина заплачено 594 ливра.
На кушанья издержано от Франкфурта до Берлина 496 ливров 11 копеек».
Торопится Растрелли. Спешит в Петербург. И все же пришлось задержаться в Берлине на месяц. Запасались теплой одеждой для тяжкого зимнего пути.
«В Берлине издержано было пять недель ради жестокого мороза, что невозможно было ехать — 818 ливров 14 копеек». Аккуратно ведется счет всем расходам.
Позже, уже обосновавшись в России, художник подаст в первых числах июля 1716 года царю Петру эту бумагу: «Дорожные протори от Парижа до Санктпитербурха за него и за сына ево и за ученика ево» — с просьбой выплатить за каждый расходованный ливр по полтора гривенника. Не тут-то было. Рачительный Петр, разбрызгивая чернила, начертает на полях: «…а что в Берлине жил лишних 5 недель для своих прихотей и за это ему платить не надлежит.
Платить как… договаривался по гривне за ливр, а не по полтора…»
Слишком сурово проявил Петр свой характер. Ведь именно в Берлине Растрелли нагнали ящики с подарками — книгами, инструментами и различными «курьезитетами». Из-за ящиков приключилась еще одна задержка. На сей раз в Кенигсберге, где, выполняя наказ Ивана Лефорта, поджидал в первой половине февраля 1716 года приезда Петра.
Беседа Растрелли с царем состоялась 16 февраля и длилась час.
Петр был первым европейским монархом, удостоившим флорентийского скульптора аудиенции. Впоследствии Растрелли любил при каждом удобном случае припоминать об этой милости.
Высказав флорентийцу свои соображения о желаемом загородном дворце в Стрельне, Петр в тот же день направил депеши Александру Меншикову и Якову Брюсу, предлагая сразу же по приезде загрузить Растрелли и его спутников работой: «…чтобы они времени даром не тратили и даром не жили». А зная характер своих приближенных, царь одновременно потребовал неуклонного соблюдения всех пунктов договора, дабы приехавший маэстро «ни в чем не удовольствован не был, для привады других».
Окрыленный царским благоволением, Растрелли спешит в Петербург. И хотя вьюжная февральская дорога вовсе не способствует радужным мечтаниям, перед мысленным взором флорентийца уже встают сооруженные им пышные дворцы и величественные монументы, а в ушах звучит хор похвал, расточаемых придворными русского царя.
II
Первые же дни пребывания на берегах Невы несколько остудили пылкое воображение Растрелли, опустили его с небес на неприветливую землю. Маленький флигель бывшего дома Кирилла Нарышкина на Второй Береговой улице, куда поначалу его поселили, ничем не напоминал парижские апартаменты. Недоставало привычных удобств, необходимых мелочей. И вообще, окружающий мир предстал холодным, неуютным, неустроенным.
Еще не раскрыты поместительные баулы, еще царит в доме дух необжитости, а золоченая карета, запряженная шестеркой лошадей, уже уносит Бартоломео Карло. Вместе с генерал-губернатором Петербурга светлейшим князем Александром Меншиковым торопится он на мызу Стрельна, где предстоит возвести загородный дворец царя Петра. Именно здесь надлежит приглашенной знаменитости проявить весь свой талант, свое умение.
Через толмача и с помощью жестов итальянец пояснил светлейшему, сколь великолепный дворец следует возвести, какой парк с каналами, водяными каскадами и водометным фонтаном разобьет он вокруг палаццо.
Чуть кривя тонкие губы в улыбке, князь время от времени согласно кивал головой, а в мыслях уже прикидывал, сколько понадобится работных людей, камня, леса и, самое главное, какой профит сумеет он извлечь для себя из всех затей этого темпераментного маэстро.
С каждым кивком князя все радостнее становилось течение мыслей художника. Кажется, все свидетельствовало, что замысел пришелся светлейшему по душе. Но рассказ — только начало. Сегодня же велит он сыну приступить к созданию небольшой деревянной модели будущего ансамбля. Модель всегда убедительнее. А мальчик исполнит ее хорошо. Что и говорить, Бог и отец наделили его богатым воображением, развитым чувством пластики и пространства. Способен Франческо Бартоломео, очень способен. Еще немного, и станет лучшим, надежным помощником отца…
Десятилетия спустя, подводя итог
