Скажи мне: где переняла

Ты обольстительные звуки,

И как соединить могла

Отзывы радости и муки?

Предстоявшая поездка в Малороссию требовала от капельмейстера Глинки хорошего здоровья и большой ответственности. Сохранившиеся бумаги показывают, что, несмотря на развлечения и приятную компанию, Глинка четко следовал должностным инструкциям — постоянно, в течение четырех месяцев поездки, отправлял рапорты и отчеты. Выделенные деньги — 9 тысяч рублей — потратил аккуратно на обмундирование вновь набранных певчих, их содержание и даже сэкономил почти тысячу рублей.

Подобные экспедиции за хорошими голосами были давней традицией Капеллы. С 1802 года по распоряжению Александра I они были закреплены в законодательных документах, которые предусматривали регулярные отборы.

Пополнение Капеллы новыми певчими было насущной потребностью этого коллектива. Его состав постоянно менялся. По строгой церковной традиции в богослужении могли звучать только мужские голоса. Высокие партии сопрано и альтов поручались мальчикам. Они составляли половину хора, и эта пропорция высоких и низких голосов должна была сохраняться. Однако в период взросления малолетних певчих происходил процесс ломки голосов. Кто-то из подростков мог полностью его потерять, у кого-то он понижался, превращаясь в баритон или бас. Процесс изменений был трудно прогнозируемым, поэтому в детской группе постоянно нужен был резерв обученных мальчиков. В штате Капеллы происходили изменения и по другим причинам. Часто ведущих певчих переводили на разные места службы — вышедшие замуж за иностранных принцев великие княгини могли забирать с собой своих придворных, а вместе с ними и певчих, способных поддержать православные традиции хора за границей[298].

Заехав на восемь дней в Новоспасское, Глинка отправился в земли, хорошо ему известные по рассказам Маркевича и Кукольника, по произведениям Гоголя и Шевченко{328}. Украина казалась экзотическим краем, похожим по климату на Италию, но все-таки «своим», русским.

Ожидания не оправдались. Дороги были сложные, переезды длительные и безрадостные. Хотя Глинку и окружала компания преданных музыкантов{329}, но они были лишь подчиненными, без высокого интеллектуального «бэкграунда» и утонченности, к которым привык Глинка.

«Здесь я один, — писал Глинка, — в самом сильном значении сего слова — не клеплю на товарищей, они добрые ребята, но, к несчастию, я не могу разделять вполне их веселости, и грустное мое сердце оживает только в Петербурге, — сообщал он в дороге Кукольнику. — Я жестоко ошибся, полагая, что настоящее путешествие разгонит тоску мою», «…мне никогда не было так грустно и скучно, как теперь», «…но что же делать, судьбу не переломишь»[299].

Глинка страдал от творческого бездействия: «…что же касается до музыки вообще и в особенности до Руслана, то знай, что голова моя заросла и заглохла, и я про музыку и знать не хочу, так допросил меня Гедеонов и Великий пост»[300].

Приехав в Чернигов, Глинка принялся за трудное дело. Отбор производился строгий, в три тура. Нужно было представить императору действительно «самородков», уникальные голоса, достойные служить ему. Глинка с помощниками приходил в классы семинарии и отбирал детей нужного возраста, прослушивая голоса и проверяя слух. Из сорока человек после второго тура осталось восемь. На третьем туре мальчиков поили чаем и угощали вкусностями, а параллельно Дмитрий Палагин играл на скрипке (тогда настройка голосов в Капелле происходила под скрипку), и мальчики должны были пропеть услышанные интервалы и последовательности из них. В результате осталось пять кандидатур, но их Глинка оценивал скромно: «несколько довольно хороших» голосов, «но отличительных… покамест нет»[301].

Родители мальчиков, большинство из которых жили бедно и принадлежали к низшему сословию, с охотой отправляли их в Петербург. Одаренным детям открывались радужные перспективы придворной службы, которая обеспечивала полный пансион и заработок. К тому же она освобождала родительский дом от налогов и постоев[302]. Они знали, что мальчики получат образование и профессию. Так постепенно через музыкальную сферу осуществлялся социальный лифт, разрушающий сословные барьеры.

Местом «оседлости», куда Глинка будет возвращаться четыре раза с отобранными мальчиками после поездок по районам Малороссии, стало известное по всей округе имение Качановка{330}, принадлежащее богачу Григорию Степановичу Тарновскому (1784/1790–1853).

Хозяин радушно встретил гостей из столицы и оказывал всяческую помощь в поисках талантов, предоставляя им свое имение для проживания.

Тарновский рассказал о хоре хороших певчих у полтавского архиерея Гедеона. Глинка отправился по этой наводке в Переяслав, где располагались епархиальные учреждения Полтавской губернии, в том числе и нужный ему коллектив. Сложные переезды, плохие дороги скрашивали комические ситуации. В этом городе с Глинкой приключилась забавная история, похожая на гоголевского «Ревизора» — городничий принял его за высокопоставленного чиновника и всячески пытался перед ним выслужиться[303]. Затем Мишель отправился в Киев. Здесь урожай был немногочисленным, но ценным. Глинка нашел взрослого певчего Семена Гулак-Артемовского, который со временем, по протекции Глинки, будет петь в Императорских театрах{331}. Глинка же поехал дальше — в Полтаву, Харьков и Ахтырку. Оттуда привезли еще несколько малолетних певцов, их композитор называл «малютками», и 25 июля вернулся в Качановку.

Музыкальный урожай

Когда все служебные дела были закончены, Глинка со своей большой компанией служащих и детей решил остановиться по большому настоянию хозяина в Качановке.

Хозяин Григорий Степанович Тарновский, «сухой», высокий и смуглый барин, обладал большим капиталом и девятью тысячами душ, но был бездетен. Он легко тратил деньги на усовершенствование дома и усадьбы, пытаясь следовать моде Петербурга. Он строил большой дворец в стиле классицизма, менял облик парков — увеличил пруд, сделал два насыпных искусственных острова, соединенных каменным мостом, запустил в пруд лебедей вместо уток, вдоль берега высадил аллею из белой вербы. Дом большой, каменный, стоял на возвышении. Путников встречали стройные аллеи пирамидальных тополей. Но, несмотря на вложенные средства, все тогда казалось Глинке каким-то подражанием, не доведенным до уровня оригинала. Всему не хватало вкуса и законченности.

Тарновский считал себя в первую очередь меценатом, хотя его репутация была далека от совершенства. Один из современников вспоминал: «Сам Григорий Степанович ничего не смыслит в музыке, не знает ни одного иностранного языка, ничему не учился»[304].

Тарновскому казалось престижным, что будущие певчие Императорской придворной капеллы поют вместе с его хором.

Для Глинки это летнее время стало своего рода музыкальной академией — здесь он, свободный от забот и обязанностей, наслаждался хорошей компанией, отдыхал, музицировал и сочинял. Его муза опять вернулась.

В доме Тарновского обитало много юных девушек — от горничных, гувернанток до племянниц хозяев, а у местного доктора была еще и миловидная дочка. Так что Глинка ощущал себя превосходно в окружении восхищенных глаз. Столичный франт, известный композитор, он