Шрифт:
Закладка:
Царевна придвинула к себе книгу и осторожно дотронулась пальцем до красиво выписанной вязи первой буквы.
— Не здесь, подальше, — показал Фёдор строку, боясь прикоснуться к Софье.
Ей нравились его почтение и осторожность, и она, стараясь быть достойной такого уважения, приступила к делу:
— «Велика бывает польза от ученья книжного, ибо книгами наставляемы, учимся мы пути покаяния, обретая мудрость и воздержание от словес книжных; ибо они — реки, наполняющие вселенную, источник мудрости. Книга — это неиссчётная глубина, она утешает в печали, она — узда воздержания... Если в книге поищешь мудрость прилежно, то найдёшь великую пользу для души своей; ведь кто часто читает книгу, тот беседует с Богом или святыми мужами...»
Софья подняла глаза от книги, поглядела на Фёдора:
— Верно я читаю?
— Почти уже без ошибок, царевна. Скоро сама сможешь учить других. Даже букву «р» стала выговаривать по-нашему.
Софья улыбнулась, довольная не столь частой похвалой из уст старавшегося быть солидным безбородого ещё Фёдора.
— Хорошо тут о книге сказано, — прокомментировала она прочитанное. — Я тоже люблю книги, и отец мой любил. Когда мы уезжали из Морей, он успел большинство из нашей огромной библиотеки взять с собой на корабль. Немалая часть из них мне досталась. Ты думаешь, почему у меня несколько таких тяжёлых сундуков есть? Книги всё это. На греческом, латинском, итальянском, на иврите... Другого богатства у меня, сам понимаешь, нет.
— Опять, царевна, заволновалась и по-латински заговорила, — осторожно упрекнул Софью её юный учитель.
— Ой, опять увлеклась, — просто объяснила она и продолжила уже по-русски: — Мы уже эту повесть всю перечитали, неинтересно становится, надо другие книги...
— У нас Псалтырь есть...
— Нет, я хочу читать что-то ваше, Псалтырь я и без того знаю.
— Тогда придётся подождать до Пскова, там я непременно книг русских тебе достану, хотя бы одну. Нам, наверное, придётся ещё более месяца добираться, так что ещё начитаемся!
— Если сможешь, найди такие книги, где написано о ваших традициях, о ваших героях, святых людях...
— «Русскую правду» или «Домострой»... — рассуждал Фёдор.
— Я не знаю, что это такое, ты уж сам выбирай!
— Хорошо, что достану, то и наше будет.
— Неужто до Москвы ещё так долго ехать — почти месяц? — не в первый уже раз удивилась она великим просторам Руси.
— Гонец от Пскова до Москвы за четыре дня может доскакать, меняя лошадей на специальных стоянках — ямах. Но ведь мы не можем ехать с той же скоростью, как гонец! И потом тебя, свою будущую великую княгиню, люди ждут в городах, хотят тебе гостеприимство и любовь свою показать — так что быстро не получится.
— Да мне уже почти каждую ночь дороги снятся, то леса, то лица чужие, лошади, а теперь, после шторма — море сердитое снится.
Немалую часть пути — от Любека до Ревеля, одиннадцать дней, они плыли на большом немецком корабле и попали в сильный шторм, который Софья перенесла достаточно стойко и теперь вспоминала о том приключении.
В этот момент судно уткнулась во что-то твёрдое, и раздался стук в дверь. Вошла Марфа Шуйская.
— Прибыли к месту ночёвки, — отчего-то радостно сообщила княжна. — Прошу пожаловать на берег!
Фёдор тут же откланялся, начались сборы.
На улице уже начинало темнеть, и, только выбравшись на берег, Софья почувствовала усталость. День был действительно на редкость трудный. Её приветствовали какие-то люди, снова дарили подарки, угостили ужином, и после небольшой церковной службы и омовения в специально приготовленной для неё мыльне она отправилась спать. Утром, на рассвете, вновь погрузились на корабли и снова плыли по прекрасному озеру более половины дня. На этот раз она чувствовала себя отдохнувшей и потому, позанимавшись чуть больше часа с Фёдором русским языком, основное время проводила на палубе, наслаждаясь красотой окружающей природы и общением.
Во второй половине дня, ещё засветло, приблизились к новому месту ночёвки, монастырю Святого Николая в устье реки Великой. На берегу их хлебом-солью встретили псковские бояре и монахи. Массивные ворота обители были распахнуты и вели в небольшой монастырский городок, в котором соседствовали две прекрасные, казавшиеся воздушными церкви и простые, грубоватые на вид бревенчатые домики разных размеров — кельи.
Софью встретили хлебом-солью и провели в церковь, где показали местные особо чтимые иконы, и она, охотно следуя примеру местных священников и русских бояр, поклонилась образам, поцеловала их. Заметила также, что надутый и даже злой кардинал Бонумбре не вошёл в храм, а остался стоять у входа, и присутствующим русичам это явно не нравилось. Игумен и монахи отслужили в её честь молебен, в котором она охотно приняла участие.
Затем её и всех знатных гостей пригласили в трапезную к накрытому столу в палате с иконами. Строгий игумен, стоя, прочёл молитву, все перекрестились и лишь после этого сели за стол, на котором не оказалось мяса, зато подали прекрасно приготовленную рыбу. Было много икры, овощных и грибных блюд. Татищев, сидящий рядом с ней, объяснил, что в русских монастырях не едят мясо вообще, не только во время постов, но и даже по праздникам. Остальные члены посольства и гребцы ужинали в странноприимной трапезной по очереди, еды хватило на всех.
На ночь царевну разместили в просторной настоятельской палате с высоким узким окном и жёсткой, неширокой постелью. Всё было вымыто, вычищено, пахло травами и ладаном. В углу под образами всю ночь горела маленькая лампадка. По распоряжению князя Шуйского сюда же доставили и сундук с корабля с дарёной одеждой, и Софья без слов поняла, что завтра утром, перед въездом в Псков, придётся облачиться в русский наряд. Она отнеслась к этому спокойно и приготовилась выполнить всё необходимое, чтобы понравиться своим будущим подданным.
Утром, ещё до рассвета, её разбудил звон колокола, зовущий к утрене. Поднявшись, Софья выглянула в сени и увидела там сидящую уже наготове заспанную Марфу.
— Проснулась,
