– Вы очень холодны, – заметил он.

– Я обижена.

Он протянул мне свою ладонь, но я спрятала руки за спину.

Я ожидала его раздражения или даже вспышки гнева, но он застал меня врасплох: его лицо вдруг озарилось теплой улыбкой, от которой внутри у меня все запело.

– Значит, вы меня прогоняете? – спросил Эдмунд.

– Да, – сказала я, и мое сердце тоскливо сжалось.

– Вы ждете моих извинений? – продолжал Эдмунд.

Подозреваю, что он никогда не знал истинного значения этого слова.

– А вы считаете, что должны извиниться? – Я обдуманно добавила в свою интонацию эмоциональность. – Как вы могли причинить мне такую боль, Эдмунд? И, очевидно, сделали это осознанно, раз не видите необходимости просить прощения.

– Любовь без боли – не любовь.

– Я вам не верю.

Эдмунд сделал резкий выпад и схватил меня за руку, – я не стала вырываться, – после чего плавно перешел к стихам:

Любовь без тревоги и страха

Все равно что костер без пламени и тепла,

День без солнечного света, улей без меда,

Лето без цветов, зима без морозов[36].

– Что это означает? – спросила я, горделиво подняв подбородок, словно была не в настроении для сантиментов.

На самом деле эти строки взволновали меня, но я решила твердо стоять на своем.

– Это означает, что любовь должна сопровождаться болью, чтобы сделать радость более яркой. – Эдмунд прижал мои пальцы к губам. – Разделите со мной постель, моя золотая королева. Соглашайтесь.

– Нет.

– Так мне снова уехать?

Я небрежно пожала плечом:

– Этим меня не запугать, милорд.

– Умоляю вас, моя блистательная королева Кэт! Будьте милосердны!

Я упрямо покачала головой. Я решила, что не позволю себя уговорить, хотя сама мысль о том, что я больше никогда не увижу Эдмунда, не прикоснусь к нему, не почувствую вкус его губ, казалась мне невыносимой. Но при этом я была уверена, что второй раз он меня не покинет.

– Поговорите со мной. – Эдмунд прижался губами к нежной коже на моем запястье в том месте, где порывисто пульсировала голубая жилка. – Пойдемте в постель, моя упрямая любовь. Кто узнает об этом здесь?

– Я этого не сделаю.

Твои губы дразнят меня.

Так целуй же, целуй меня сладко!

Каждый раз, лишь увижу тебя,

Сразу кажется, что…

– Я не дразню вас.

– Нет, дразните, еще как! Своим отказом вы сводите меня с ума!

Так подари же мне поцелуй,

Сладкий свой поцелуй!

Или два! Или даже три!

Не отпуская моей руки, Эдмунд прямо в перепачканных дорожной пылью сапогах и шоссах опустился передо мной на одно колено и низко склонил голову.

– Не просите меня об этом больше, – торопливо произнесла я и попыталась отступить назад, – я все равно не соглашусь.

Однако я почувствовала, что настроение его изменилось и он больше не помышлял о флирте. Эдмунд медленно поднял на меня задумчивые глаза.

– Екатерина…

Когда он произносил мое имя, в его голосе не было обычной чуть насмешливой нотки, взгляд был потухшим. Я никогда еще не видела Эдмунда таким серьезным. Неужели он все-таки отступился от меня? Наверное, сейчас он извинится за свою самонадеянность и объяснит, что допустил ошибку, что его чувства ко мне имеют предел. Моя рука напряглась, но я продолжала спокойно смотреть ему в глаза, изо всех сил сдерживая охватившую меня нервную дрожь.

– Вы согласились бы выйти за меня замуж, Екатерина?

От неожиданности у меня перехватило дыхание.

– Замуж?

– Почему бы нет? Мы любим друг друга. Кроме вас, нет никого, на ком бы я хотел жениться. – Тут он напряженно сдвинул брови. – Разве что у вас на примете есть другой мужчина.

– Нет, у меня никого нет…

– Так вы станете моей женой?

Мне с трудом удалось собрать разбегающиеся мысли – и выразить их словами:

– Я должна подумать, Эдмунд.

– Тогда задумайтесь заодно и над этим.

Он встал, привлек меня к себе и принялся целовать, долго и крепко. Я не противилась этому. Он принадлежал мне, а я – ему.

Тем вечером, оставшись в своей комнате, я при свете единственной свечи удобно устроилась на подушках у окна в компании болонки и долго размышляла над тем, каково это – стать женой Эдмунда Бофорта. В жизни с ним не будет места унынию, заключила я и неожиданно для себя широко улыбнулась; правда, эта улыбка, отраженная в окне, была жестоко искажена стыками стекла. Это будет весьма респектабельная супружеская пара, где глава семьи выполняет ведущую роль в управлении страной. Эдмунд будет мужем, которым я буду гордиться и восхищаться.

Причем это будет взаимно. Разве он не уверял меня, что восхищается мной? Разве не называл своей золотой королевой? При мысли о том, что в опытных руках Эдмунда я познаю таинства плотской любви, меня охватывала волнительная дрожь.

Но будет ли наша жизнь и дальше лететь в безрассудном ритме? Будет ли Эдмунд и дальше осыпать меня стихами и экстравагантными комплиментами, завлекать в укромные уголки для горячих поцелуев, от которых у меня голова шла кругом? Нет, реальная жизнь совсем иная, с серьезным видом сообщила я своему отражению в стекле. И любовное головокружение невозможно испытывать вечно.

Впрочем, почему нет? Эдмунд любил меня. И в его присутствии у меня слабели колени.

– Итак, что же вы решили? Вы выйдете за меня, королева Кэт?

На следующее утро Эдмунд ждал меня у дверей моей комнаты, опершись плечом о стену. Не знаю, сколько он здесь простоял, но ему, конечно, было несложно выяснить, как обычно проходят мои дни в замке Лидс. Как и следовало ожидать, одет он был безупречно: белоснежная нижняя рубаха, до блеска начищенные сапоги, туника до бедер, поражавшая красотой и богатством. Эдмунд низко мне поклонился – я была уверена, что именно так он и сделает, – и перья павлина на его берете коснулись пола.

– Я молю вас осчастливить меня своим согласием. Выходите за меня, и я стану самым внимательным мужем, какого только можно пожелать. – Он слегка наклонил голову набок; чистые гладкие волосы блестели в утреннем свете. – Может быть, мне еще раз встать на колено?

– Нет, – медленно ответила я; мысли, не дававшие мне покоя прошлой ночью, уже выкристаллизовались в решение. – Я согласна, Эдмунд. Да, я выйду за вас.

Его губы изогнулись в изящной улыбке, глаза вспыхнули. Из висевшего на поясе кошелька он достал брошь с отделкой из золота и эмали и приколол ее мне на платье. У меня на груди она засияла переливами синего и красного на