– Мне нужно тебе что-то важное сказать.

– Зачем ты искала меня?

Я во все глаза смотрела на него. «Зачем искала…» Да, это он. Не брат, он. Значит, он обнимал какую-то девушку. Может быть, они просто шутили. Так бывает, глупые шутки. Нет, нет, это какая-то ерунда, я же всё своими глазами видела… Кажется, это девушка с фотографий, одна из двух… Или нет… Разве это важно сейчас?

Я никак не могла собраться с мыслями, не знала, что ему ответить.

– Уходи отсюда, – сказал он.

Мне показалось, что я ослышалась.

– Что?

– Уходи. Не надо приходить. Я плачу за твой чай. Уходи, – повторил он.

Мне стало нечем дышать и больно в груди. Что он говорит? Я чувствовала, что слезы текут по моим щекам, но я не хотела плакать. Я смотрела на него, и мне казалось, что сейчас он засмеется и скажет: «Ты что, поверила? Я пошутил. Я так ждал тебя…» Но он ушел, ничего больше не сказал, не обернулся.

Я налила себе чай. Он оказался обжигающе горячим и совершенно невкусным, горьким, пахнущим сеном. Я не смогла проглотить ни глотка. Слезы текли и текли, я вытирала их толстыми красными салфетками, извела уже почти все салфетки, которые были в черной резной салфетнице, и никак не могла перестать плакать. Он сказал: «Уходи»… Может быть, он сейчас занят и не хочет разговаривать на работе? Ему сделают замечание? Конечно, ему же нельзя общаться с клиентами… Почему тогда он так холодно на меня смотрел, ничего не спросил, ни как я жила всё это время, ни как я его нашла?..

Что мне делать? Ведь я даже не спросила новый номер его телефона. Вот он – жив и здоров, а телефон заблокирован, значит, он просто поменял номер. И я его не знаю.

Я попробовала отпить горячий горький чай, чтобы не сидеть просто так. Барменша поглядывала на меня с очень неприязненным видом, я отвернулась от нее. Нет, я не уйду. У меня еще есть деньги, я могу заказать себе самое большое блюдо и долго есть его. Я не могу сейчас взять и уйти. Я не понимаю, почему Лелуш так говорит со мной, и не понимаю, что такое «уходи».

Я встала и прошла в коридорчик, я видела, что он где-то там, где начинается кухня.

– Лелуш…

Лелуш смотрел что-то в телефоне, стоя рядом с той девушкой, она быстро резала большим ножом длинный огурец, ловко стучала им по металлической доске, превращая огурец в пюре. Он сразу обернулся на мой голос.

– Уходи, – сказал он мне.

– Лелуш!..

– Уходи! – повторил он резко и так тихо, что показалось, он просто сильно выдохнул. Но я расслышала.

– Почему?

Девушка повернулась и внимательно посмотрела на меня, рассматривая. Я тоже успела рассмотреть ее. Круглые карие глаза, сильно накрашенные, с жирными черными стрелками, делающими ее похожей на китаянку. Красные тени, приклеенные ресницы, яркая красная помада. Семь или восемь сережек по краю одного уха и крестик в другом. Крашеные белые волосы, собранные в хвостик, торчащий из специальной дырки в голубом колпаке. На шее – крупные бордовые и розовые бусы, похожие на огромные леденцы. Выше – большой синяк, наверное, след от поцелуя, у меня тоже однажды такой был, и я его прятала. Брови толстые, нарисованы коричневой краской. Красивая.

Лелуш взял меня под руку и повел через коридорчик и зал ресторана на улицу. Я не стала сопротивляться. На улице у двери он остановился, достал сигареты.

– Ты опять куришь?

Он закурил, глубоко затянулся, ничего не ответил.

– Не приходи сюда, – сказал он.

Я понимала, что должна ему сказать про ребенка, и не знала как. И что должна спросить его о самом главном. И боялась. Вот он рядом, я так долго об этом мечтала. И я боюсь его обнять.

– Ты любишь меня? – спросила я так тихо, что он не должен был услышать.

– Что?

– Ты любишь меня? – повторила я чуть громче.

– Нет, – ответил он без заминки, без паузы, сразу, ни секунды не подумав, как будто нарочно.

– Лелуш…

– Меня зовут Семён.

– Тебя зовут Соялп.

– Уходи, Тина.

Я погладила его по плечу, он резко сбросил мою руку.

– Не надо!

– У меня будет ребенок. – Я даже не знаю, как я решилась это сказать. Но я почувствовала, что он может сейчас уйти. Я не была уверена, что он понял меня, и добавила: – Я беременная.

Он замер на секунду, наклонился ближе к моему лицу и сказал:

– Уходи! Всё! – слегка оттолкнул меня, рывком открыл дверь и быстро прошел по залу.

В первую секунду я хотела пойти за ним, но не пошла. Я стояла рядом со входом, подставляя лицо недавно начавшемуся дождю. Дождь смывал всё льющиеся и льющиеся слезы и остужал сильно тикающие виски. Одежда моя сильно промокла. Через некоторое время я зашла в ресторан, взяла свои вещи и ушла. Я всё услышала, я пока ничего не поняла, но всё услышала. У меня больше ничего нет. И никого нет. Родителей и брата у меня нет, они меня ненавидят и презирают, хотя еще не знают обо мне самого страшного. Может быть, Вова не ненавидит, Вове просто всё равно, и он никогда меня защищать не будет, потому что против мамы в нашей семье никто не пойдет. Дома у меня нет, мне некуда идти. И у меня больше нет Лелуша. Я его люблю, больше себя, больше всего на свете, а он меня – нет. Зачем мне тогда жить?

Я шла, не разбирая дороги, не понимая, куда я иду. Мне гудели какие-то машины, я не обращала внимания на светофоры, я была мокрая до нитки, из ботинок воду можно было выливать. Но мне было всё равно. Наверное, промокли и телефоны в рюкзаке – какая разница. Мне некуда звонить. И мне никто не может позвонить, потому что у меня больше никого нет. Я всё это время жила надеждой, что я его найду. Я думала, что ему нужна помощь. Я знала, что он тоже меня ждет. А произошло что-то, что пока не укладывается в моей голове. Он не мог меня забыть, потому что мы любим друг друга. Он мне всегда говорил: «Я тебя люблю». Разве любовь могла куда-то уйти? Ведь я люблю его по-прежнему.

Глава шестнадцатая