Шрифт:
Закладка:
– Ой, – застонал я, потому что плечо болело. Не так сильно, как руки и кисти, но все же довольно ощутимо.
– Извини, приятель, – смутился он.
Мы сидели и молчали. Я думал о своих арфах. Тридцать две арфы сгорели. Мне удалось спасти четыре, и, к счастью, арфа Элли тоже уцелела. Пожарные потушили пламя до того, как оно добралось до верхней комнаты. Но потерять тридцать две арфы – это все-таки очень, очень тяжело.
Томас сообщил:
– Я забрал Элли Джей из больницы. Она уехала в Йоркшир. Просто на случай, если тебе захочется знать, где она, дружище.
(На самом деле я уже знал, где она находится, потому что об этом мне сообщила Джо. Узнав, что Джо разговаривала с Элли по телефону, я стал задавать много вопросов об Элли, но Джо заявила, что об Элли не стоит беспокоиться, ведь это не Элли получила серьезные ожоги и потеряла тридцать две арфы и все средства к существованию, не так ли?)
После очередной паузы Томас поинтересовался:
– У тебя ведь есть страховка, приятель? – Я не ответил, поэтому он повторил свой вопрос, но уже другими словами: – Ты ведь застраховал здание и содержимое амбара, не так ли, дружище?
Страхование строений и имущества – это сложный процесс. Вы отдаете больше денег, чем можете себе позволить, компании, состоящей из людей, которых вы никогда не видели, а взамен они просят вас заполнить кучу бланков с вопросами, на которые вы не знаете ответов.
Я ответил нет.
– Это нехорошо, приятель, – нахмурился Томас. И добавил: – А где ты будешь жить? Как ты собираешься выживать?
Я ответил, что не имею об этом ни малейшего представления.
48
Элли
– Наверное, в нем есть свое обаяние, но, честно говоря, я всегда считала, что ты для него слишком хороша.
– Хороша?
Мне непонятен смысл этого слова.
Вик протягивает руку и гладит мою ладонь.
– Я никогда особенно не любила Клайва, Элли, но я и представить себе не могла, что он на такое способен! Будь то на трезвую голову или под воздействием виски!
Уже поздно. Мы сидим за кухонным столом и пьем вино. Я делаю глоток из своего бокала. Мне это очень нужно. То, что я рассказываю о случившемся Вик, делает все еще более реальным.
Входит ее муж.
– Алан, извини, но у нас с Элли важный разговор.
Алан извиняется и пятится обратно.
Когда он выходит из кухни, сестра наполняет оба наших бокала. Она качает головой и корчит гримасы.
– Знаешь, у меня с самого начала было дурное предчувствие по поводу Клайва. Я понимаю, сейчас легко об этом говорить, но я всегда считала, что он тебе не подходит. Он ярко выраженный манипулятор. Он играл на твоей неуверенности в себе, Элли, и сужал твой горизонт. Да, он умел прикидываться заботливым и добрым, но он точно знал, на какие кнопки нажимать, чтобы добиться своего и заставить тебя чувствовать себя виноватой. Я пыталась донести это до тебя, но ты не желала меня слушать и всегда вставала на его защиту. Ты все продолжала его выгораживать. Я подозреваю, что у тебя имеется какое-то слепое пятно, шоры на глазах или что-то в этом роде.
– Зато теперь у меня открылись глаза!
Мама привила мне до того жалкую низкую самооценку, что я всегда считала, что мне бесконечно повезло с таким мужчиной, как Клайв.
Повезло? Я горько усмехаюсь.
– А что с тем арфистом? – Вик откидывает волосы назад в надежде услышать положительный ответ. – Между вами что-то есть?
Я смотрю в свой бокал.
– Вик… тридцать две арфы… Тридцать две! Даже одной хватило бы для трагедии, но… видела бы ты эти арфы! Видела бы ты, как он работал над ними изо дня в день, создавая из кусков дерева эти прекрасные, благородные инструменты… так тщательно и с такой любовью… Каждый инструмент – настоящее чудо, каждый из них уникален. Они так вкусно пахли, к ними было так приятно прикасаться, они издавали такие изысканные звуки! И из-за меня, дуры, они все сгорели дотла!
Мое горе заразительно. Мы плачем вместе.
Спустя долгое время я встаю и подхожу к висящему на стене календарю.
– Мне нужно навестить маму. Как она?
– Она немного простужена, но за ней хорошо ухаживают.
– Можно поехать к ней завтра?
– Конечно.
В этот момент я чувствую, что встреча с мамой меня поддержит и обнадежит. А это как нельзя лучше показывает, насколько изменилась моя жизнь.
* * *
– Элли! Элли, что с тобой?
Я откидываю постельное белье и сажусь. Мне трудно дышать. Сердце неистово бьется в грудной клетке.
– Что? Что?!
На пороге в халате стоит Вик.
– Ты кричала.
До меня постепенно доходит, где я нахожусь. Паника постепенно стихает.
– Мне приснился кошмар, – объясняю я, протирая глаза.
– О, бедная моя сестренка! Ты кричала так, что у меня сердце ушло в пятки. Ты нас всех на уши поставила. Что тебе снилось?
– Ничего хорошего. Горящие арфы, летающие фазаны, муж, поджигающий мою одежду.
Вик садится рядом и гладит мои волосы. Я отчаянно прижимаюсь к ней. В голове проносятся образы.
Мой муж поджигал мою одежду. И эта одежда была на мне.
* * *
– Мам! Смотри, кто к тебе пришел! – объявляет Вик, когда мы входим в маленькую перегретую комнату, напичканную необходимыми для содержания престарелой женщины вещами. Мама сидит в кресле, держит книгу вверх ногами и внимательно рассматривает страницы. На ее белых кудряшках красуется розовая бумажная корона, оставшаяся с Рождества.
– Ах, мама, ты только посмотри на себя! У тебя до сих пор такой праздничный вид!
Раньше она никогда не напялила бы такую вещь. Интересно, это кто-то из сиделок водрузил украшение ее ей на голову и в курсе ли она вообще, что у нее там корона?
– Минутку, я вся заблокирована, – бормочет она, остервенело вертя в руках книгу.
Мы с Вик переглядываемся. Мы не знаем, в каком смысле она заблокирована и понимает ли она смысл этого слова. Мы ждем. Наконец она кладет книгу на колени и смотрит на меня. Ее глаза мутные, но на лице медленно проступают признаки узнавания.
– А, это ты! – говорит она и поворачивается к Вик. – Она как будто похудела, ты не находишь?
– Да, но мы очень рады ее видеть, не правда ли, мама?
Мамины морщины сильнее проступают на лице. Она
