Я отшатываюсь от его прикосновений.

Всего одно слово.

– Нет.

– Пожалуйста, Эл, умоляю!

– Нет.

– Разве я не загладил свою вину? Разве не попросил прощения? Я написал тебе это письмо. Я дал тебе больше денег, чем мог себе позволить. Я был великодушен и щедр. Даже более чем щедр. – В его голосе слышны хныкающие нотки.

Тридцать две арфы сгорели, мастерская разрушена, Дэн ранен, я едва не погибла. А он считает, что деньги могут все исправить.

– Ну же, Эл, хватит капризничать. Это твой дом. Твоя жизнь здесь, со мной. Я тебе нужен. – Уговаривая меня, он наклоняется так близко, что я чувствую запах его лосьона после бритья, так хорошо знакомые нотки бергамота и кожи. Он не пьян, просто охвачен желанием. Он шагает вперед с намерением меня обнять.

Я не в силах с собой совладать. Я замахиваюсь, набираюсь смелости с сил и бью Клайва ладонью по лицу. Он отшатывается, теряет равновесие и падает на пол. Ощупывает локоть и хнычет от боли. Смотрит на меня, его лицо бордовое от ярости.

Я через него переступаю. Наконец-то я уверена, что приняла верное решение.

– Прощай, Клайв.

51

Дэн

Всякий раз, когда я упоминаю Элли в разговорах с моей сестрой Джо, она отвечает: «Дэн, с Элли все будет в порядке». Каждый раз, когда я упоминаю Элли, она говорит: «Элли сама разберется». Когда я вспоминаю об Элли, она говорит: «Ты – тот человек, о ком нам сейчас нужно беспокоиться». Всякий раз, когда я упоминаю Элли (а это бывает часто), она восклицает: «Дэн, заткнись! Хватит болтать об этой Элли! Я не хочу о ней слышать».

С тех пор, как умерли наши родители, моя сестра Джо заботливо меня опекает. Я это знаю, потому что однажды она сама мне об этом сообщила:

– Это здорово, что ты такой независимый, брателло, но тебе невдомек, что иногда люди этим пользуются. Поверь, я всегда на страже твоих интересов. Я не властная, я лишь даю тебе некоторые рекомендации.

Моя сестра Джо видит вещи такими, какими не вижу их я, и понимает людей так, как мне не дано. Поэтому я давно решил, что стоит следовать ее рекомендациям.

Может быть, теперь моя сестра Джо догадается, что каждый раз, когда я упоминаю Элли, внутри меня поднимается огромная гора чувств. Некоторые из этих чувств похожи на жажду, другие – на боль; третьи – на стаю ярких бабочек. Моя сестра Джо не хочет, чтобы я продолжал страдать. Моя сестра Джо знает (как и я сейчас), что я не создан для отношений. Совсем не создан. Я из другого теста. Скорее всего, Элли об этом тоже знает. Элли часто звонит, но со мной разговаривать не хочет. Она хочет беседовать с Джо и договариваться с ней о восстановлении сарая. Я очень рад, что амбар восстановят, но мне не нравится, что Элли не хочет со мной разговаривать.

* * *

Пять – это количество арф, которые удалось спасти. В эту пятерку входит вишневая арфа Элли. Арфа Элли уцелела потому, что во время пожара находилась наверху, в маленькой комнатке, а Элли, спасаясь, закрыла за собой дверь этой комнатки, и (по словам пожарных) поскольку дверь плотно прилегала к проему, без щелей по краям, пламя не распространилось, а сосредоточилось на мастерской внизу. Я рад, что арфа Элли уцелела. Очень.

Тридцать две – это количество арф, которые сгорели во время пожара.

Одиннадцать – это количество дней, которые я провел в больнице. Количество дней, которые я провел в бунгало Джо в Бриджуотере, равно тридцати четырем. Ни эти одиннадцать дней, ни тридцать четыре не были для меня хорошими. В больнице было слишком много больных, слишком много посетителей, слишком много врачей, слишком много медсестер и слишком много аппаратов, которые пищали и гудели на все лады. В домике Джо было мало места, мало воздуха и слишком мало предметов из дерева. А когда я вышел за порог ее бунгало, оказалось, что вокруг почти нет деревьев, только улицы, машины и другие домики.

Когда чего-то ждешь, время имеет свойство замедляться. В те недели, когда я гостил у моей сестры Джо, время ползло медленнее, чем улитка с запущенной формой ревматизма. Мне безумно хотелось нажать на кнопку, перемотать время вперед и вернуться в свой Амбар «Арфа», но Джо сказала, что я недостаточно здоров для этого и в любом случае амбар еще не восстановлен, поэтому мне оставалось только ждать. Ждать я не любил. Совсем. Я бесился и нервничал.

* * *

Сегодня наконец этот день настал! Я возвращаюсь в амбар. Джо меня отвезет. Эд тоже поедет с нами. Он уговорил бабушку и дедушку подбросить его до дома Джо, потому что хотел принять участие в празднике. Мы принесли кофе и бутерброды (с арахисовым маслом и огурцами, прямоугольные, хлеб из муки грубого помола). Эд подпрыгивает на заднем сиденье машины и бормочет что-то вроде: «Ты выздоровел, папа!», «Ты едешь домой, папа!» и «Папа, ты скоро будешь счастлив и будешь делать свои арфы!»

На все эти фразы я отвечаю: «Да, да, да».

День выдался яркий, светлый. Деревья рассекают воздух своими ветвями, по небу несутся рваные белые облака. В лучах солнца зелень сверкает то изумрудом, то шалфеем, то лаймом; даже старые коричневые клочья папоротника окрасились в пунцовый и медный цвета. Я наблюдаю за природой из окна, и по мере приближения к Эксмуру пейзаж становится все более диким, холмистым и сонным. Одновременно с ним я и сам становлюсь все более Дэнским – я становлюсь собой. Я понимаю, что Эксмур – это не просто мой дом. А нечто гораздо большее. В каком-то смысле Эксмур – это я. Это место, где я могу изготавливать арфы и быть на сто процентов самим собой, а эти две вещи тесно взаимосвязаны.

Когда мы доезжаем до самого края аллеи, амбар находится на своем месте, такой же настоящий и прочный, как всегда, с новой блестящей дверью. У входа стоит Томас с огромной связкой воздушных шариков. А рядом, в грязи, щеголяя великолепным оперением и сверкая глазами, как драгоценными камнями, стоит Финес, мой фазан.

– Добро пожаловать домой, приятель! – кричит Томас и протягивает мне связку воздушных шаров.

Я говорю «спасибо» и передаю их Эду, потому что Эд любит воздушные шары больше, чем я, и кроме того, мне