постоянных войн этот источник истощается. Мы уже видим снижение эффективности труда в хозяйствах, где используются только рабы. Это приводит к стагнации. Также хочу отметить и противоречивое состояние человека в виде раба. Но это отдельная тема, которую мы сейчас не будем затрагивать.

— Звучит логично, — заметил отец. — Но продолжай.

— Также отмечу, что у рабов отсутствует внутренняя мотивация к улучшению труда, — начал я, обводя взглядом присутствующих. — Из слов наставников я понял, что они склонны избегать работы, если это возможно. Основными средствами принуждения остаются еда, угрозы и наказания. Однако этот метод, как мне кажется, уже достиг своего предела.

Я сделал паузу, ожидая реакции, но все молчали, внимательно слушая, что я скажу дальше.

— Однако, — продолжил я, — хозяева, стремящиеся повысить производительность рабов, нередко прибегают к экономической мотивации: дополнительная еда, новая одежда или другие небольшие вознаграждения. Это позволяет сделать вывод, что ключ к решению проблемы мотивации лежит именно в экономическом подходе. Даже рабы, находясь в зависимости, реагируют на стимулы. А это значит, что систему управления трудом можно улучшить, если подойти к ней более разумно.

Рустик тяжело вздохнул, слегка качнув головой:

— Увы, это так, цезарь. Если хочешь повысить производительность рабов, приходится делать маленькие подачки. Это единственное, что работает, если они чувствуют, что не могут уклониться от работы.

Он замолчал, погружённый в свои мысли, а я уловил в его голосе нечто большее — оттенок недовольства системой, которая казалась ему неспособной с повышению эффективности.

— Вторая проблема — это парадокс в налоговой системе. Мы наказываем землевладельцев штрафами за запущенную землю, что кажется справедливым, но при этом увеличиваем налоги, если они повышают производительность. Получается, что землевладелец, который вкладывается в развитие своего хозяйства, платит больше, чем тот, кто оставляет землю нетронутой, но оплачивает минимальные штрафы. Это создаёт краткосрочный эффект, приносящий доход в казну, но в долгосрочной перспективе это демотивирует владельцев развивать землю.

— Мудрые наблюдения, — сказал Фабий, слегка наклонив голову. — Я встречался с такими случаями в провинциях. Землевладельцы не видят смысла повышать производительность, зная, что это приведёт к увеличению их налогового бремени.

— Это именно то, что я заметил, — подтвердил я. — Такая система губительна для развития. Если мы хотим стабильного роста и процветания Империи, нам нужно искать новые подходы.

Тит Авидий, до этого молчавший, добавил:

— Ваши слова, цезарь, напоминают мне разговоры среди управляющих. Многие из нас избегают улучшений, чтобы не привлекать внимание налоговых сборщиков. Особенно это касается удалённых вилл, где хозяева предпочитают стабильность и минимальные обязательства.

— Именно! — я воскликнул. — Эти наблюдения подтверждают мои догадки. Нам нужны изменения. Я пока не готов предложить полное решение, но моя философия Логоса подсказывает: порядок заключается в устранении противоречий. Мы должны создать систему, которая будет стимулировать развитие, а не препятствовать ему.

— И что ты предлагаешь? — спросил отец, слегка приподняв бровь.

Я вздохнул, осознавая вес момента:

— Это пока только мысли, но я хочу исследовать арендные отношения как возможную альтернативу рабскому труду, — продолжил я. — Если мы начнём передавать землю арендаторам, мы сможем сократить зависимость от притока рабов. Люди, получившие землю в пользование, будут заинтересованы в её развитии, ведь их благосостояние напрямую зависит от урожая. Но для этого нужно пересмотреть нашу налоговую систему: рост производительности не должен оборачиваться дополнительным бременем.

Отец задумчиво кивнул.

— Ты осознаёшь, Коммод, что такие изменения потребуют не только экономических реформ, но и политической осторожности. Местная знать может воспротивиться.

— Да, — согласился я. — Это ещё один вопрос, который нужно изучить. Как сочетать интересы знати с интересами Империи? Здесь нет места поспешным решениям.

Фабий задумчиво произнёс:

— Ваши идеи, цезарь, впечатляют своей глубиной. Это будет нелегко, но с такой философией есть шанс найти баланс.

Отец скрестил руки и с одобрением посмотрел на меня.

— Ты удивляешь меня, Коммод. Похоже, что твои занятия с Фабием и Рустиком принесли плоды. Продолжай работать в этом направлении. Если ты хочешь преобразовать Империю, делай это разумно и последовательно. А я поддержу тебя, если это принесет благо и мир Империи.

— Благодарю, отец, — ответил я, чувствуя, как растёт моя уверенность. — Я запишу свои мысли и продолжу обучение. Это только начало.

Мы закончили разговор, но в глубине души я знал, что сделал первый шаг к созданию нового порядка, который изменит судьбу Империи.

Глава 20

930(177) март, Рим, домус Секста Клавдия Публия

Триклиний дома Секста Клавдия Публия был наполнен мягким светом бронзовых светильников, мерцающих в полумраке. Мозаичный пол изображал сцены из великих побед Рима: триумфаторы, славящие Юпитера, казались ожившими под ногами. На стенах фрески с мифологическими героями, намекающими на величие хозяина дома и его гостей.

Кушетки в форме буквы "U" были обиты алой шерстью с золотистой вышивкой, символизирующей сдержанную роскошь. На каждой лежали подушки с узорами ветвей лавра и дуба — знаков добродетели и силы. Центральное место занимал Клавдий, с холодным, задумчивым выражением лица.

На низком столике из кипариса стояли серебряные кубки с испанским вином, блюда с чёрными оливками, инжиром, жареными перепёлками, приправленными сирийскими специями, и корзины с хлебом. В комнате витали запахи сандала и благовоний, создавая атмосферу торжественного уюта.

Голоса гостей звучали негромко, но напряжение висело в воздухе.

— Друг мой, — начал Луций Анций Регул, откинувшись на кушетку. — Ваше лицо полно тревоги. Раз вы собрали нас для разговора, то он, без сомнения, о Императоре. Или я ошибаюсь?

— Ты не ошибаешься, Анций, — произнёс Клавдий, делая знак рабу наполнить кубок вином. — Триумф Марка Аврелия поражает размахом, но разве он подобен триумфам Траяна? Это насмешка над традициями.

— Ты о Коммоде? — усмехнулся Гай Фабий Курион. — Мы знаем твоё неудовлетворение им.

Клавдий поднял кубок, но не выпив, поставил его обратно.

— А разве мало причин? Он молод, амбициозен, умен, и это делает его ещё опаснее. Вы следите за настроениями в легионах? Даже те, что считаются лояльными Сенату, теперь пропитаны философией нео-стоицизма. Все только и говорят о значимости легионов в новом порядке Империи. Конечно, легаты и трибуны поддерживают нас, но что они могут, если легионеры видят своим героем цезаря?

— Легионы — это серьёзно, — задумчиво сказал Курион. — Но полагаться на них