Шрифт:
Закладка:
Он нашел друга в бунгало. Рой лежал на боку, свернувшись в эмбрион и накрывшись с головой одеялом. Стив подошел ближе. Маккену сотрясала крупная дрожь. Она следовала отрывистыми частыми приступами, перемежаясь невнятным бормотанием и стонами.
— Что с тобой?! — перепугался Шон, но Рой не ответил. – Рой!
Стив сдернул одеяло и заглянул в лицо друга.
— Хреново мне, — проскрипел Маккена.
— Ты что-нибудь принимал? Или нюхал?
— Нет.
— Что тогда? Что происходит?
— Стив, — позвал Рой жалобнее жалобного. — Убей меня. Так плохо.
Шон скользнул под одеяло и прижался к спине Маккены.
— Да ты весь ледяной!
— Не могу, Стив, — сквозь судорогу промямлил Рой.
Шон вскочил, налил из кулера кипятка. Он суетился, нервничал, чуть не ошпарившись горячей водой и все время повторял: «Сейчас… сейчас».
— На. Выпей.
Но Рой не ответил, словно провалился куда-то. Стив еще раз скинул одеяло и принялся ожесточенно растирать друга. Вот уже раскаляется кожа, но озноб не проходит. Кажется, он только усиливается. По лицу идут разного оттенка белые пятна. Шон слышит, как стучат зубы Роя.
— Погоди, скорую вызову…
— Не надо.
— Надо!
— Шон, послушай меня. Я знаю, что говорю. Пройдет скоро. Сегодня хуже чем обычно, но…
— Так это не в первый раз?! Чудесная новость!
— Позже… только не уходи. У меня нет сил, — скулит Маккена.
Прибывший по вызову врач сначала долго выслушивал грудь Роя, потом внимательно изучал кардиограмму и результаты тестов на диабетическую кому, а после с удрученным видом отозвал Стива в сторону.
— С таким сердцем шутить нельзя. Оно попросту изношено. Алкоголь? Наркотики?
Стив обреченно кивнул.
— Что значит "изношено"? — вопросом ответил Шон.
— Работает с надрывами. Хлюпает. Очень много посторонних шумов, словно оно испещрено дырками и подсасывает воздух.
— Что надо делать?
— Если не удастся снять приступ, поедем в госпиталь. Вы должны понимать, что возраст вашего друга весьма опасный для мужчины. Придется как-то объяснить ему, что прежних пристрастий быть не может, если, конечно, он намерен еще пожить. Я не могу посоветовать ничего сверх того, чего бы вы не знали. Покой и умеренность, причем умеренность подразумевает все сферы деятельности. И полное обследование. Это жизненно необходимо.
— Понятно. А сейчас что?
— Я бы не сказал, что это чисто сердечный приступ. Здесь на лицо нервные составляющие. Стрессы. Нестабильность. Нервишки, простите, ни к черту. Мы сделали комплексный укол. Он поспит, успокоится, а дальше… прямой путь на обследование. Судя по его поведению, он достаточно капризный человек?
— Есть немного.
— Ну, тогда, друг мой, терпение и только терпение.
Прошло не так много времени, и Маккена почувствовал себя лучше. Приступ затихал, отступал, постепенно позволяя Рою отдышаться. Врач дождался, пока он уснет, и обернулся в дверях.
— Да, кстати. Вы ему? — он опустил глаза, словно стеснялся собственных догадок.
— Партнер.
— Постарайтесь максимально удерживать его от излишнего количества, — он запнулся, подбирая подходящие слова.
— Секса? — Стив решил не мучить врача, закончив за него деликатную мысль.
— Ну, да, — с благодарность согласился тот. – Это, знаете ли, не для его состояния в ближайшее время.
Стив блеснул своей лисьей улыбкой, но так ничего и не ответил. Он сел напротив Роя, оперся о подлокотники, скрестив под подбородком пальцы, и уставился на друга. Маккена спал спокойно. Легкий румянец разлился по щекам. Если сказать, что он расстроен, это не то, чтобы сказать. Это скорее молчать перед тем, как решиться сказать. Он почти убит. Размазан. Разорван и развеян. И хотя врач не поведал ничего нового, Шон просто услышал это из чужих уст. И хотя он все давно знал и сам, теперь это воспринималось приговором. Все это до бесконечности кругами ему твердил собственный внутренний голос. Что делать? Ответа он до сих пор не обрел. Рой не ценил жизнь, не хотел ее доживать и попросту плевал на нее. Как, в принципе, плевал и на все вокруг. Или отпустить его? Пусть делает все, что хочет? Ну, сдохнет, в конце концов. С кем не бывает? Рано или поздно это и так и так произойдет. Так какая разница? А разница большая. «Рано» это одна разница, а «поздно», простите, совсем другая. И Стив не уверен, вернее, абсолютно уверен, что именно одна разница из двух ему точно не нужна. Лучше другая. Чертова карусель! Чертово колесо обозрения! А какое, мать вашу, обозрение, когда он завяз в мертвой точке, где обозрения ноль, и он дальше своего носа уже ничего не видит. У жизни заворот кишок. Непроходимость. И она давит. Надо что-то делать, иначе этот запор станет хроническим. Он и так уже хронический, так как вот уже почти пять месяцев Шон не может разродиться никаким решением… А те, что все же появляются, абсолютно нежизнеспособны, оттого и умирают во время рождения.
Рой открыл глаза, потому что чувствовал себя странно, то есть, он вообще себя не чувствовал. Было уютно и спокойно. А еще тихо. Очень. Ничего не болело, не скрипело, не давило. Стив спал напротив в кресле. Сполз почти. Неудобно ему, но он упорно пытается не проснуться. Устал. Маккена смутно вспомнил обстоятельства последней ночи и утра. Шону досталось, как всегда. Интересная вещь. Почему Рой подумал об этом сейчас? Параллельный принцип Стива стал уже даже не перпендикулярным, ибо перпендикуляр предполагает разовую точку пересечения. Когда только этот вековой принцип успел перерасти в волнообразный, с затухающей амплитудой, стремящийся стать прямой. И не просто прямой, а готовой слипнуться с его собственной. Бедняга Стив. Вляпался десяток лет назад от собственной доброты и теперь добросовестно расхлебывает, хотя мог бы послать к… мог бы, но не послал. Нет, к чертям собачьим не хотелось. Никак.
Шон неосознанно что-то пробормотал, хотел повернуться и… и проснулся.
— Привет, — как-то почти улыбнулся Рой.
— Хорошо, что не пока, — недовольно пробурчал Стив. – Ну, и что? Что ты теперь мне скажешь?
— А я разве собирался?
— Не собирался, но придется собраться. Так объясни мне, что это было, и чего ты ждешь?
— Это было… Это было то, что мучает меня в последнее время. А чего я жду? Я жду, когда сдохну, но не раньше, чем увижу его еще хотя бы раз.
— Исчерпывающий ответ, а теперь все то же самое, только подробнее и желательно сначала.
— Может, опустим, а?
— Слушай, Рой, мы уже опустили мою жизнь ниже нижнего предела, так что не стоит опускать что-либо еще. К тому же врач сказал, что и ты ниже некуда.
— И что же это значит? Объясни тупому пациенту. Боюсь, знаешь ли, чужих диагнозов.
— Это значит, что твое сердце, как решето, и шумит, как дырявый насос. Какие-то у тебя посторонние шумы. По-моему диагноз, подтверждающий, что тебе приходит логический писец.
— Посторонние шумы… я и сам их слышу…
— Что-о-о? Что ты сказал? А, в общем-то, чего я удивляюсь? Ничего нового, — сам себя успокаивал Шон. — Все - как обычно, не отступая от плана. Может потрудишься впасть хоть в какие-нибудь объяснения? Ну, так, для моего спокойствия. А?
— Стив, не знаю, как это объяснить, но у меня словно два сердца. Одно мое, а второе… тоже мое, но оно отдельное, потому что оно его. Я понимаю, что звучит странно, но это так. Я чувствую им, чувствую, что с ним происходит. Понимаешь?
— Нет. Ничего не понимаю. Естественно, что человек чувствует, что происходит с его сердцем…
— Я об Энди.
— Что? Энди?
— Я знаю, что он жив, и что с ним… Короче, хреново с ним.
— Что за потусторонний бред? С чего ты взял?
— Ни с чего. Просто знаю. Чувствую. То, что вчера произошло… на самом деле это произошло с ним. Мне откуда-то приходит знание. Проклятая ведьма-мексиканка что-то сделала, и теперь все это происходит. Понимаешь?
— Не понимаю, — медленно и недоверчиво ответил Стив.
— Она сказала: «Его сердце у тебя. Держи его». Нить жизни… эти проклятые бусы связаны узлом, как и жизнь Энди. Он страдает. Я постоянно ощущаю это. Иногда это слабеет, но после… Когда все произошло в первый раз, я сам не понял. Я же смотрел на часы все четыре минуты, не понимая, почему делаю это! Мне просто было страшно… до одури страшно. Вот так проснуться посреди ночи из-за того, что навалился почти животный страх. Мне казалось, что мое сердце остановилось, но остановилось его,
