Я с трудом отодвинул крышку люка, выполз наружу и обессилено растянулся на шероховатом бетоне. В пятидесяти метрах светлела окружность, забранная решеткой, и шумела вода.

— Кто же она? — тихо сказал я сам себе, поднялся и медленно побрел к свету.

Глава 22

Пока я брел к свету, шуму воды, свежему воздуху, в голове словно кадры давно забытого кино проносились воспоминания встреч со Светой и было нечто странное в том, что я воспринимаю их как события многолетней давности, хотя на самом деле… сколько прошло времени? Дней десять? Я потерял счет и был не уверен в этом количестве, но явно счет шел на недели, даже не на месяцы.

Время — странная штука. Иной раз день тянется как год, но чаще год проходит как день, так что эти дни… кто его знает, может быть, на самом деле это были годы, которые я провел сам того не замечая — там, в параллельных мирах, забывая о том, кто я такой на самом деле и для чего сюда попал.

Я покачал головой. Такие мысли пришли мне на ум впервые, и я бы нисколько не удивился, если бы так все и обстояло на самом деле.

Что теперь делать? Спасать Свету из лап мясников? Кто она в этом мире и как сюда попала? Если она — «моя» Света, тогда это одно. Если она вместе с Антоном-2, все иначе. Как она поведет себя, когда увидит меня? Поняла ли она, что происходит? Знала ли тогда, когда мы столкнулись во дворе, что нас, Антонов, сейчас здесь двое?

Я попытался снова вспомнить, как мы увиделись после продолжительной разлуки — в темном баре цокольного этажа. Как же он назывался? Я поморщился, напрягая память.

— «Бирбокс»! — выпалил я неожиданно и эхо разнесло мой голос по пустой трубе коллектора. — Кеша Фельдман пригласил меня в тот бар, потому что… начинался дождь. И мы собирались обсудить фотографии, которые я нашел в шкафу лаборатории его отца. А потом… появилась она.

Картина того, что произошло дальше встала перед глазами так отчетливо, что я вздрогнул.

«Как?.. Как ты мог? Антон? Почему ты пропал и ничего мне не написал? Ты бы мог хотя бы… хотя бы одно слово сказать… чтобы я так не переживала за тебя…» — ее слова прозвучали прямо за спиной. Я резко обернулся — настолько реальным был голос. Конечно, же, никого в коллекторе не оказалось.

Однако… почему она задала этот вопрос? Что значит — пропал? Насколько я помнил, я никуда не пропадал, мы расстались постепенно, все просто затихло, и я бы сказал — затухло. Значит, это был не я или я, но не в своем мире и времени. Она просто перепутала меня с другим Антоном.

— Черт ногу сломит! — ругнулся я, пнул ногой консервную банку, невесть откуда тут взявшуюся, и зашагал к решетке. Внезапно в голове что-то щелкнуло. Я медленно повернулся и подошел к банке. Поднял ее. Смахнул пыль с картонки, повернулся к свету. На грязной крышке темнели буквы: «Обжаренная килька в томатном соусе. За Родину. Гарант качества и уверенности с 1947 года».

Насчет 1947 года сомнений как раз не было. Я понюхал откупоренную крышку. Еле уловимо пахнуло томатным соусом и знакомым с детства вкусом кильки по тридцать три копейки, отчего я несмотря на то, что неплохо перекусил, почувствовал урчание в животе. Я не сразу сообразил, что с банкой не так. Еще раз перевернул ее крышкой вверх и только тогда понял — открывалка с кольцом. Таких просто не существовало в 1981 году, разве что на банках с «Кока-колой» и «Пепси». А все консервы в то время открывались исключительно с помощью ножа или специальной открывашкой.

Странно, но на самой банке не нашлось гравировки с датой выпуска и сроком годности. После минутного изучения полуистлевшей бумажной этикетки я отыскал едва заметные буквы и цифры:

«Р 051223

11 С28491

ГОДЕН ДО 051226»

— То есть… — пробормотал я… — эту кильку сделали пятого декабря две тысячи двадцать третьего года… Но как это возможно, если неделю назад, когда я открыл школьный фотоальбом у себя дома был только двадцать второй год?!

Консерва из будущего или эти цифры означают вовсе не то, что я думаю?

Я снова пробежался взглядом по дате — она была напечатана серыми точками будто бы на матричном принтере и, хотя поверхность бумаги выцвела, загнулась, дата читалась вполне уверенно.

Я оглянулся. Мне показалось, что в коллекторе кроме меня еще кто-то есть. По спине прокатился неприятный холодок. Затаив дыхание, я пару минут разглядывал безмолвную темноту трубы. Крышка люка, которую я вернул на место, лежала все там же, однако неприятное ощущение не исчезло. Кто-то открыл здесь банку с килькой из далекого 2023 года, то есть года, который для меня еще даже не наступил и это могло стать для меня проблемой.

Я бросил консерву под ноги, тронул решетку и понял, что снизу она не ничем не закреплена. Отогнув ее, я пролез в щель, довольно сильно поцарапал ногу, порвал штанину, но в итоге вылез наружу. Вид мой был не ахти, наверняка я был похож на интеллигента в глубоком продолжительном запое, вышедшем на берег реки, чтобы предаться извечным вопросам бытия, а заодно насобирать бутылок на опохмел. Впрочем, если не попадаться дружинникам, такой вид гарантировал отсутствие вопросов у граждан разной степени сердобольности, что тоже в какой-то степени было неплохо.

Коснувшись ногами твердой почвы пологого берега реки, я, грязный и оборванный, тем не менее, вздохнул с облегчением.

В юности я бегал здесь мальчишкой, представляя непроходимые заросли и причудливо изогнутые деревья заброшенной поймы джунглями. Конечно, мать ничего не знала о моих похождениях, мобильных телефонов с локаторами тогда и в помине не существовало. Тем удивительнее и необъяснимее был тот факт, что осока, рогоз и камыш со временем превратились в настоящие бразильские джунгли.

Я чувствовал легкое волнение, которое усиливалось по мере того, как еле заметная тропка, виляющая