А потом они устроили пиршество и, чокаясь стаканами, спорили, чей звенит хрустальнее. Она взяла оба стакана и стукнула их друг о друга — плоский, пустой, невыразительный звук. Только в бреду можно уловить хрустальный звон в этом стеклянном кваканье. «Так, хватит украшать себя отечественными букетами, перейдем к сладкому импорту. — Она сделала пару глотков ликера. — Отлично! Умеют же загнивать на Западе! Хоть мелкие глотки делай, хоть крупные, сразу ясно — это вкусно». Вспомнился вкус его кожи, когда, стоя под душем, слизнула каплю с его плеча. Это было восхитительно — прикосновения тугих горячих струй и мокрого сильного тела. Раньше она никогда не принимала душ вместе с мужчиной. Она многое раньше не делала из того, чему он ее научил. Он был прекрасным учителем, знающим и опытным, а она оказалась способной ученицей. В комнате стемнело, но встать и подойти к выключателю было лень. «Филоног ты, а не филолог!» — подшучивал он над ней, когда, ленясь мыть стаканы, она заставляла его вместе выбрасывать пальцы одной руки: на «чет» моет она, на «нечет» — он. Не открывая глаз, Лара пошарила рукой по столу, нашла сигареты и зажигалку, закурила. Его семья — жена, двое детей. Двадцатилетний парень и шестилетняя девочка. Банальная история: новогодняя вечеринка. Попасть в компанию к мгимошникам считалось хорошим шансом прилично выскочить замуж. Стройная, длинноногая, цепкая, хваткая. Поженились на третьем месяце беременности. Ему было двадцать, ей — двадцать один. Мать плакала, получив сообщение о предстоящей свадьбе. Увлечение быстро прошло. Но родился ребенок, сын. Потом — удачное назначение, хорошая карьера, сытый дом, рождение дочки.

— Так бы и жил, пока тебя не встретил. — Его голос звучал тогда в темноте спокойно и безучастно. — Правда, если бы знал, кого встречу, — обошел бы за десять километров. Нельзя мне ломать свою жизнь.

— Ломать — не строить, сердце не болит, — заметила она и добавила: — Дай ума особого не нужно.

— Иногда, чтобы построить новое здание, надо снести старое.

— Моя бабушка говорила: «В таком месте дом не бывает счастливым, старые стены жалуются и мстят».

— Мне иногда кажется, что ты живешь в придуманном мире. Очень чистом и правильном, но — нереальном. Так живут те, кого хорошо воспитала мама, но еще не била жизнь.

Тогда эти слова задели, но сейчас она думает, что это, как говорится, было попадание в «десятку». И в самом деле, умудрилась прожить до тридцати лет под стеклянным колпаком. Благополучное, рафинированное создание, которому не надо было пробивать себе дорогу локтями. Покладистый характер, хорошая внешность, кое-какие способности делали ее существование спокойным, размеренным и предсказуемым. А если и возникали кое-какие проблемы, всегда находилась спина, за которую можно спрятаться: сначала — родительская, потом — мужнина. Она лихо научилась в этой жизни одному: прятаться от самой жизни под чье-нибудь крыло, свое, чужое — неважно. Сейчас эти крылья здорово пообщипало. В позапрошлом году умер отец, и маме самой стало нужно крыло сильной взрослой дочери, чтобы укрыться от одиночества. О муже и говорить нечего, он растерял свои перья, набивая ими чужие наволочки, и теперь бескрылой общипанной птицей копошился у порога, ожидая, когда откроется дверь и выпустит его. Лара сделала глоток вина и бросила в рот апельсиновую дольку. «Молодец, — с иронией похвалила себя, раскусывая сочную мякоть, — сильная женщина. А главное — взрослая и самостоятельная. — И хмыкнула невесело: — «Ни Богу свечка, ни черту кочерга!» как сказала бы честная Васька. — И вдруг разозлилась: — Хватит хныкать и рефлексировать! Лучше поздно взрослеть, чем никогда. И уж, конечно, не лучшее дело — пить в одиночестве. Известно же: пить в одиночку — значит пить с чертом». Она решительно поднялась со стула и, подхватив обе бутылки, направилась к двери. «Не надо бояться жизни, — подумала, плечом толкнув дверь, — жизнь — мудрая штука и сама все расставит по местам, дай только время. Просто нужно не бояться жить».

После легкого стука дверь распахнулась сразу, словно ее здесь ждали.

— Заходи! Я знала, что ты придешь, — улыбнулась Нина. — Что пьем?

— Ликер из Испании и вино из Грузии, — похвасталась Лариса.

— Лихо! — Нина пропустила гостью в комнату и закрыла дверь. — Располагайся, я одна. Валентина на танцы ускакала.

— А ты?

— Что я?

— Ты же тоже раньше хотела на танцы, помнишь?

— Это было так давно, что кажется неправдой, — отшутилась хозяйка и, открывая холодильник, деловито добавила: — Из закусок — только яблоки.

— Прекрасно! Яблочко, как известно, райский плод. Вот только…

— Искушать нас некому! — подхватила Нина.

— Нет, я не то хотела сказать. А что же я хотела сказать? Забыла. Ну да это неважно. А важно то, что ты лукавишь. Думаю, ты думаешь о том, что нас уже искусили.

— Думаю, тебя искусить нелегко, — заметила с улыбкой Нина.

— Но мы обе думаем, что возможно, — продолжила Лариса, и они рассмеялись.

— Не разрезай, пожалуйста, яблоки, — попросила гостья хозяйку, увидев, что та берется за нож, — будем хрустеть целыми.

— Хорошо, — легко согласилась Нина и, разлив вино по белым, с красными маками фарфоровым чашкам, подняла свою. — За что выпьем?

— За жизнь.

— Значит, и за любовь, — добавила Нина и, осушив чашку, захрустела яблоком. — Вкусно!

— В долинах Грузии спел виноград, — важно пояснила знаток вин, — согретый южным солнцем и грузинским темпераментом. Я тебя потом научу, как познавать букет вина. А теперь давай прикоснемся к западной цивилизации. Глотнем сладкой испанской свободы. — Она обхватила рукой шоколадно-белую бутылку и, наклонив ее, с интересом стала наблюдать за льющейся густой струйкой.

— Хватит, Ларик, спасибо, — мягко остановила ее Нина.

— Это очень вкусный ликер, тебе понравится, — уверила ее Лариса. — Честное слово!

— Я никогда даже не видела такого, — призналась Нина и мечтательно вздохнула. — Хотела бы я побывать в Испании! Хоть одним глазком взглянуть, как живут эти испанские сеньоры. Там, должно быть, очень красиво! И климат теплый, не то что у нас в Минске: только оттаешь и опять инеем покрываешься. У нас как? Полгода светит, полгода греет, и никогда — чтоб вместе. А в перерывах небеса слезами обливаются — потому как без слез глядеть невозможно на этот импотентный климат. — Минчанка вконец запечалилась собственной суровой оценке климатических особенностей родного края и, подперев по-бабьи щеку, горестно уставилась на гостью.

— Ну если климат суровый, — улыбнулась та, — разве может он быть импотентным?

— Может-может! — энергично закивала Нина. — Это же как мужик: бывает с виду сильный, большой, а узнаешь поближе — медуза медузой. Уж поверь мне, на своем опыте испытала! —