Лариса молча кивнула.

— На берег Средиземного моря, понежиться под ласковым солнцем, попить бы вволю испанских вин, перепробовать все ликеры, пошататься по их улочкам, продегустировать ножками испанские мостовые — и любить, любить, любить! Двадцать, нет, все двадцать четыре часа заниматься любовью — вот это жизнь! Сказка!

— Двадцать четыре часа не выдержишь без сна.

— Выдержу! Когда женщина любит и хочет любви — она и не то выдержит.

— А потом?

Нина поднялась с кровати, подошла к столу, взяла сигарету и закурила, усевшись верхом на стул, как всадник.

— А потом, естественно, вернулась бы к своим баранам, на свой родной белорусский лужок. Носилась бы опять по магазинам, пекла эти чертовы драники, стирала мужу штаны и бегала в школу выслушивать жалобы классручки на детей.

— Ты забыла про работу, — напомнила Лариса.

— Само собой, куда ж она денется! Я, кстати, пользуюсь авторитетом, — доложила уныло. — Но я говорю о другом. — Нина изящно стряхнула пепел в бумажный кулечек, который скрутила из какого-то обрывка бумаги, поленившись встать за пепельницей. — О празднике, который был бы всегда со мной.

— Никита рассказывал, как он отдыхал на Канарах в прошлом году.

— А это где?

— В Атлантическом океане.

— Что? Тоже Испания?

— Ага.

— Живут же люди! — вздохнула Нина. — На Канарах отдыхают, в океане купаются, испанский ликер пьют и в испанских магазинах отовариваются. Да-а-а… — Она поднялась со стула, подошла к окну и уставилась в темноту. — А влюбляются в своих, в москвичек.

— Нина! — предупреждающе остановила ее Лариса.

— Да я сразу, как только вас двоих увидела, поняла, что он на тебе споткнется. Хватит ли только духу понять это и…

— Нина, я уйду, если ты не остановишься.

— Прости. Молчу.

Они надолго замолчали.

— Давай еще выпьем, — предложила Лариса.

— Давай! — охотно согласилась Нина и протянула чашку. — Наливай.

Лара подошла к ней и, налив вина в протянутый бокал, подняла свой.

— За будущую встречу!

— Очень надеюсь, что вижу тебя не в последний раз, — серьезно ответила Нина. Они стояли рядом у окна и смотрели на темные сосны, освещаемые редкими фонарями вдоль аллей, по которым любил нагуливать аппетит отдыхающий народ. — А мне Ивар предложение сделал, — спокойно сообщила минчанка.

— Что-о-о?! — Обалдевшая Лариса повернулась к ней лицом. — Ты шутишь?!

— Почему же шучу? — невозмутимо ответила та, по-прежнему не отрывая взгляд от окна. — Что же, по-твоему, меня нельзя полюбить?

— Прости меня, Нинуля, — смутилась Лариса и, обняв ее за плечи, развернула к себе лицом, — ты замечательная! Тебя как раз нельзя не полюбить. Просто неожиданно это очень. Как снег на голову в июне!

— Почему же «в июне»? — невесело усмехнулась Нина. — Когда сосулька на голову упадет в феврале — это тоже неожиданно. А главное, больно.

— Но это же замечательно! — проигнорировала «сосульку» Лара. — Потрясающе! Великолепно! Просто здорово! Ты заслуживаешь счастья, Нинуля!

— Да? Ты в самом деле так думаешь? — На Ларису в упор смотрели немигающие голубые глаза. — Ты правда думаешь, что это замечательно?

— Конечно! И я искренне за тебя рада.

— А вот я не уверена, что рада за себя. — Она подошла к столу и, вытащив сигарету из пачки, опять закурила.

— Почему? — тихо спросила Лара и, не дождавшись ответа, повторила вопрос: — Почему ты не уверена? Ты его не любишь?

— Вот его-то как раз нельзя не любить, — горестно вздохнула Нина и добавила: — Он — удивительный человек! Я таких не встречала.

— Тогда в чем дело? Что тебя останавливает?

— Жизнь. — Нина глубоко затянулась сигаретой и устало опустилась на стул. — Меня останавливает жизнь.

— А конкретнее можно?

— Я не могу ломать жизнь своим близким. У меня муж. И дети, которые его обожают. Я не имею права устраивать свое счастье за их счет.

— И ты об этом уже сказала Ивару? — осторожно спросила Лариса.

— Нет. Он не торопит меня с ответом. Он все понимает. — Ее тихие безучастные слова оглушали своим криком.

«Господи, ну почему мы такие дуры? — думала Лариса, глядя на молодую женщину напротив, никак не походившую на счастливую влюбленную. — Мечтаем о любви, ждем ее, зовем. А когда она приходит, боимся этого. Трусливо прячемся за выдуманные долги и обязанности, которые сами же и придумали, чтобы оправдать свое унылое существование. Конечно, гораздо легче принести себя в жертву, чем отстоять собственное право на счастье. Всегда удобнее вздыхать — чем бороться, мечтать — чем жить реальной жизнью. Да здравствует прямой путь от любви к замужеству, обратного пути нет. Шаг в сторону — расстрел!» Она подошла к Нине и присела на соседний стул.

— Нина, ты любишь его?

— Да, — прошептала та.

— Тогда соглашайся.

— Не могу.

— Почему?

— Я нужна мужу. Он без меня пропадет. Я нс могу оставить его. Кому он нужен такой? Я вечно буду чувствовать свою вину перед ним.

Лара вздохнула и взяла ее за руку:

— Нина, месяц назад я рассуждала бы, наверное, так же.

— А что случилось за этот месяц?

— Многое, — уклончиво ответила она, неважно, не обо мне сейчас речь. А важно что… — Лара замолчала, тщательно подбирая слова. — Пожалуйста, пойми одну, но самую главную истину: жизнь дается, чтобы жить, а не платить по долгам. У каждого из нас один долг — быть счастливым и дарить счастье другим. Никогда не поверю, что несчастный человек может осчастливить другого. Не может слепец быть поводырем!

— Это хорошо в теории, а жизнь так гладко не распишешь, — возразила Нина. — Василий — мой муж. Я нужна ему. У нас дети. Я должна жить для них.

— Что значит «жить для них»? Можно умереть за близкого человека, но жить для близкого нельзя.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что твоя жизнь — не кредит, который ты должна выплачивать до самого конца.

— Не кредит, говоришь? — усмехнулась Нина. — Именно что кредит, Ларик. Нам всем при рождении выдается кредит, который мы оплачиваем своей судьбой. Только сумма кредита — разная: кому — с лихвой, кому — с наперсток. Я свой истратила лет десять назад, теперь плачу по долгам. И моя семья — это и есть мой самый главный долг. — Она погасила сигарету и смяла самодельную пепельницу.

— Ты хочешь прожить свою жизнь взаймы? — тихо спросила ее Лариса.

— Не поняла?

— Ты хочешь прожить жизнь, взятую в долг? Дышать, смеяться, плакать, радоваться, любить детей — и все это в долг?! Твоя жизнь — единственная, неповторимая — одолжена? Кем?! Ты твердишь о долгах. Да, они у нас