известны: ускорение процесса деиндустриализации и депрессия в бывших промышленных центрах, которая подпитывала недомогание и, в свою очередь, способствовала росту популизма, демагогов и отчаяния.

С точки зрения данной книги меня больше всего интересует лексика, использовавшаяся для продвижения этих соглашений, особенно в США. Торговые соглашения между странами, как мы видели, часто назывались соглашениями о свободной торговле, а их сторонники говорили о "свободной и справедливой торговле". Но они не были ни тем, ни другим. По большей части они управлялись интересами крупных транснациональных корпораций. Соглашение о свободной торговле просто запрещает тарифы или субсидии; концептуально оно занимает всего несколько страниц. На практике же торговые соглашения исчисляются сотнями страниц из-за особых режимов, предоставляемых отдельным секторам и товарам.

В то время как промышленные субсидии, которые позволили бы бедным странам сократить разрыв с богатыми странами, запрещены, мощные сельскохозяйственные интересы в США и ЕС настаивают на разрешении сельскохозяйственных субсидий. Они наносят ущерб сотням миллионов людей в развивающихся странах, которые зависят от сельского хозяйства, снижая цены на товары, которые они продают. Раньше говорили, что средняя европейская корова получает большую субсидию (2 доллара в день), чем доход на душу населения миллионов людей в развивающихся странах.

Даже структура тарифов - более низкие тарифы на основные товары с низкой добавленной стоимостью (помидоры против консервированных томатов) - была разработана для того, чтобы сдерживать рост отраслей с высокой добавленной стоимостью в развивающихся странах. И это сработало. Это одна из причин того, что колониальные торговые модели сохраняются более полувека после формального окончания колониализма, а развивающиеся страны по-прежнему в основном экспортируют сырьевые товары. Это пример экономического неоколониализма, на который давно жалуются развивающиеся страны. Развитые страны используют свою экономическую мощь для поддержания этой старой системы, которую невозможно защитить ни с моральной, ни с экономической точки зрения, если не рассматривать ее исключительно с точки зрения транснациональных корпораций.

Торговые переговоры проходят в "раунды". В каждом раунде все стороны переговоров выкладывают на стол все основные вопросы, которые их беспокоят. Они делают это в надежде, что, выложив на стол множество вопросов, в результате переговоров может быть достигнут грандиозный компромисс, в результате которого все окажутся в выигрыше и соглашение будет демократически ратифицировано в стране, а победители превзойдут и даже, возможно, компенсируют проигравших. Например, Уругвайский раунд начался в Пунта-дель-Эсте, Уругвай, в 1986 году и завершился восемь лет спустя в Марракеше, Марокко, в 1994 году. Он привел к созданию Всемирной торговой организации (ВТО) в 1995 году. На стол переговоров были вынесены вопросы прав интеллектуальной собственности, либерализации услуг, сельскохозяйственных субсидий, тарифов на текстиль и множество других вопросов. Последние крупные глобальные торговые переговоры, начавшиеся в ноябре 2001 года в Дохе (Катар) под сенью событий 11 сентября, в определенном смысле стали продолжением предыдущего Уругвайского раунда. В Уругвайском раунде развитые страны получили многое из того, что хотели, а развивающиеся страны подписали соглашение в надежде и с обещанием, что в следующем раунде дисбалансы первого будут устранены. Это было признано всеми, и новый раунд был назван Раундом развития. Но прошло всего несколько лет, прежде чем развитые страны забыли о своих обещаниях, ужесточили свою позицию и отказались идти на компромисс. Ничего не вышло, и раунд был окончательно прекращен спустя четырнадцать лет, в декабре 2015 года.

Ситуация ухудшилась, когда сначала президент Обама, затем президент Трамп и, наконец, президент Байден заблокировали назначение судей в апелляционный суд ВТО, который рассматривает споры. США фактически разрушили основанную на правилах международную торговую систему. Байден вместе с Трампом грубо игнорировал правила, предоставляя субсидии чипсам и другим отраслям и отдавая преференции отечественным производителям в рамках "зеленого" перехода.Суммы были огромными и в настоящее время оцениваются более чем в триллион долларов, как мы отмечали в главе 3. И теперь нет апелляционного суда. Казалось бы, все ясно: правила для слабых и бессильных, но не для сильных, которые эти правила устанавливают.

Одним словом, неолиберальный режим международной торговли, основанный на правилах, все больше напоминает опасный фарс. Он сдерживает предпринимательство, отнимая у компаний в развивающихся странах свободу производить важнейшие препараты для лечения ковид-19 и СПИДа. В то же время он расширил свободу американских и европейских фармацевтических компаний устанавливать высокие цены в мире. Последствия оказались столь же несбалансированными. Миллионы людей в развивающихся странах неоправданно страдали от тяжелейших последствий этих заболеваний, а многие умерли. Кроме того, это соглашение на десятилетия ограничило способность развивающихся стран продвигаться вверх по цепочке создания стоимости и производить более современные продукты, предоставляя их фирмам небольшие субсидии; оно обрекало их оставаться в основном производителями первичной продукции. Но сейчас США, к которым с запозданием присоединилась Европа, занимаются массовым субсидированием, чтобы захватить новые "зеленые" и высокотехнологичные рабочие места - не обращая внимания на глобальные соглашения.

Инвестиционные соглашения: Замаскированная эксплуатация

В рамках многих торговых соглашений существуют инвестиционные соглашения, которые призваны защищать инвесторов. Кроме того, существуют сотни двусторонних соглашений между разными странами. Изначально они были разработаны для защиты от экспроприации - захвата государством частной собственности без должной компенсации.

На практике экспроприация без компенсации стала редкостью, и компании, опасающиеся ее, обычно могут легко получить страховку от этого риска (от подразделения Группы Всемирного банка или от специальных организаций, созданных для этой цели США и другими странами).

Сегодня эти соглашения выходят далеко за рамки простой экспроприации, предоставляя иностранным инвесторам права, которые не предоставляются даже отечественным компаниям. Как правило, в таких соглашениях дается расширительное определение экспроприации. Регулирование, которое может снизить прибыль компании - даже если это регулирование совершенно разумно, например, предотвращение загрязнения окружающей среды или запрет на использование плутония в детских хлопьях (пример, который фактически использовал один из юристов, продвигающих эти соглашения!), - рассматривается как частичная экспроприация, поскольку оно снижает потенциальную прибыль компании. Соглашения предусматривают выплату компаниям компенсации в размере той прибыли, которую компания могла бы получить, если бы продолжала загрязнять окружающую среду или продавать небезопасный продукт. Это мифическая цифра, иногда исчисляемая сотнями миллионов долларов. Вместо того чтобы заставлять компании платить за ущерб, который они наносят, инвестиционные соглашения фактически вынуждают правительства компенсировать богатым транснациональным корпорациям ущерб, который они не наносят другим.

Четыре вещи делают эти соглашения еще хуже.

Во-первых, договоры вносят непродуктивную и неоправданную жесткость в экономическую и политическую систему. Мы никогда не знаем, что принесет будущее. Мы можем обнаружить, что товар, производимый той или иной фирмой, является токсичным. Если бы асбестовая промышленность в США принадлежала иностранной компании, когда была обнаружена опасность асбеста и продукт был объявлен вне закона, по инвестиционному