может быть это искуплено?? и т. д. – надо раз навсегда отказаться, а не просто трусливо бегать «в молитву» или «в умственное богословие» – в Несмелова452, Соловьева453, Тареева454, Светлова455, Макария456, Антония457, тем более – в свв. отцов, для нас часто непостижимо детски звучащих. Это все какая-то умственная холодильня и сушильня. Дань этому умственному желудку отдавать Бог-Творец повелел: дал кишку и дал мозг – изволь за ними смиренно, рабски ухаживать, как крепостной слуга – воют от голода и бьют тебя за некормежку. Но главного и единого на потребу они не знают. Главное открывается «сердцу», когда познана ограниченная суета «ума». Молитва не бегство от себя, а бегство только от демонической гордыни, от диктатуры ума. Диктатура всегда неблагородна, всегда отдает хамством. Каюсь, я в главных догматах не вижу той, якобы «разумности» (логической, мозговой, философской, «научной» и т. д.), какую напускают на себя наши (имитирующие античных и младенчествующих свв. отцов) архиереи, профессора и просто балаболки-миссионеры. Все догматы – «абсурдны» (Credo, quia absurdum! – восклицал латински, юридически мыслящий Тертуллиан458) для ratio*. Но в лоне матери-церкви с Живым Христом и всем океаном многотысячелетней святости, благоуханием вечной красоты хвалений, воздыханий, восторгов и утоляющих утешений, каких нигде в мире больше не найти, незнание, глупость нашего ума просто забываются. Тут не до него: «отвяжись ты, вечный нытик!» – «нам хорошо здесь быть», как Петру на Фаворе459. И в свете фаворском все так «всеблаженно», что кажется даже, что и «все понятно», ибо ум молчит, не функционирует, не отравляет существования. Это просто «блаженство бытия», «возвращенный рай», все «так хорошо, что лучше и не надобно». Вопросы не «решены», а просто уснули, неинтересны. Смешно читать том в тысячу страниц о вкусных вещах, когда просто вкушаешь одну вещь за другой. И сыт по горло, и рад как ребенок. Может быть, это юродство, может быть, это «падение» с какой-то мнимой мирской высоты, но это самоочевидное, осязательное религиозное счастье. Его ни на что не променяешь. «Прииди и виждь!»460 Я это называю «христианским легкомыслием». И уже не каюсь в нем, а боюсь, как бы Бог не наказал, не отнял его.

18. XI. Четверг

Все эти дни – из-за академической поденщины – некогда было вернуться к письму. И я уже не возвращаюсь к прерванному.

Просто откликаюсь за Ваши «малые» вопросы. Может быть, уже месяц тому назад у нас была Юлия Александровна с Иваном Ивановичем. Явно, что она вывезла его в город по его запросу. Он довольно мечтательно просил меня выдать от Академии свидетельство о его студенчестве, потому что он хочет быть учителем и даже «законоучителем» молодежи и ему нужно некое «дипломирование». Я разочаровал его тем, что уже лет 15 тому назад (по поводу некоторых злоупотреблений подобными свидетельствами двух юношей в Америке) у нас постановлено выдавать свидетельства и дипломы только окончившим (а не исключенным за «бездействие»). Иван Иванович был возбужденно разговорчив, маниакально-патриотичен в тонах сумбурно-советского патриотизма. Конечно, впечатление печальное. Казалось бы, сидение в деревне, на лоне природы, без людей и нервирующего города ему полезнее. О квартире на Буало мы ничего не знаем. Павла Полиевктовна написала Юлии Александровне о Ваших вопросах, чтобы она Вам ответила.

Из Вашей 2000-страничной корректуры видно, что что-то большое издается. Радуйтесь. Жизнь свое возьмет. Ничто не в силах отнять Ваше место в русской литературе. Мое давнее еретическое мнение, что очень живучими будут, между прочим, Ваши «Росстани». Это художественная страничка неповторимого русского быта. И секрет еще в том, что «за сердце хватает», как «Барышня-крестьянка», как «Капитанская дочка», «Дворянское гнездо», «Детство. Отрочество. Юность»… – цепочка классическая.

Утешайтесь все-таки тем, что Вы в Швейцарии, вне французского пекла, на случай неизбежной, хотя, может быть, и не близкой войны. Франко, наряду со своей Испанией, считает и Швейцарию бастионом против красного потопа. И он прав. Прав и в том, что швейцарец легкомысленно не понимает ни опасности, ни своей ответственности.

Крепитесь, лечитесь, отдыхайте на маленьких радостях: сна, пищи, солнечных дней и т. д.

Дай Бог здоровья. Сердечно Ваши А. и П. Карташевы

25/12. IX. 48. Канун кануна Воздвижения

Дорогой Иван Сергеевич!

С радостью и облегченным сердцем получили Ваше письмо от 12.IX. Слава Богу, Вы живы, здоровы и вне катастроф. Но… Ваше письмо – сплошной «плачь о погыбели земли русской»461. Эмоционально я быстро заражаюсь им. Это – «иконная» правда о невозвратно-минувшем лике Святой Руси. Свята элегия о нем. Но не должно быть уныния и отчаяния. Сила и задание Святой Руси не исчерпаны фактической историей и ее грехами. Святость в силах родить и новые, и в этом смысле иные, лики, на том же корню. То, чтó было, не повторяется. Вечно прекрасна «икона» гомеровской Эллады. Но никакие «Дафнис и Хлоя»462, никакие псевдоклассические декорации не воскресят уже этого, по воле Провидения минувшего, своего рода Ветхого Завета культуры: «Прейде сень законная, благодати пришедши»463. Износил Израиль заветы Моисея и пророков, промотался, поработился, обнищал, пока на ободранном корню не пробился новый, духовный отпрыск (йонэк, назэф, цемах) евангелия. И исполнилось сказочное обетование Аврааму: как песок морской многочисленное потомство – «из камней Бог в силах создать…»464

Но… прошлое становится не просто (по наивно-зеленому изречению) «мило», а оно перерабатывается в благородное, праведное, святое, прекрасное. Как? Где? – В лаборатории человеческого духа, сознания. Человеческое сердце и память производят удивительно безошибочный отбор всего высокого и с брезгливостью неглижируют низкое. В этом остаток неразрушенного еще «образа Божия» в человеке, благородство его природы в противоречии с ее греховностью. «Образ Божий» находит, отбирает и лобызает в прошлом (а когда он просветлен духовной жизнью, то и – в настоящем) все высшее и ценное, красоту, не истлевающую от времени, – «икону» лиц и событий. Это – врожденное «иконопочитание». И как же еретично иконоборчество!! В этом грех и провал нашего старомодного западничества: Герцена, Тургенева, Милюкова… На «иконы» нечестиво восставать, неблагородно, minimum – это моветонно, вандальство.

Самая убедительная для меня «икона» Святой Руси и самая тяжеловесная – это иконостас Успенского собора. Иконостас вместе с его столпостенами и куполом. Как серьезно! до страха! Какая теснота и полутьма! Какой принудительный подгон ввысь – на крыльях иконных гигантов: на горбах Предтечи, апостолов и святителей. Вы – приперты к стене, отступления нет. Под ногами – «адовы медные врата», над головой проблеск и обетование Рая, но далеко-далеко до него