3. 9. 49.

Париж.

Дорогой Антон Владимирович,

Пишу наобум, куда-то засунул Ваше письмо из Ментоны, да Вы не иголка, – найдут! Живете в Крезовых местах, – отлично. А я влачусь. Больше месяца писал, для цюрихского издательства Manesse, статью–«послесловие» к новому изданию «Идиота» – о романе и о Достоевском468. Трудности непомерные: «Идиот» и для автора был неясен. Я больше году читал и его, и о нем, думал – в неделю воплощу, ан глядь… чуть не одурел. 25 машинных страниц! – ибо мне на сей раз издательство предоставило право: сколько хочу. Успех Чехова469 так повлиял, где был мой «нахворт»*. И тут меня схватил недуг, бессонница, катар желудка со всеми «запорами», полное отсутствие аппетита. Совсем ослаб. Слава Богу, 22 августа отослал работу, – день-ги нужны! Так я и не отдыхал. Все в разъезде, один и один. Выпитый работой, я все же рекордно (никак не думал) написал для сентябрьского «Возрождения» большой рассказ «Приволье»470 (15 машинных страниц), в 1½ дня, и отослал. А как это случилось… себе не верю. Нервы? Как бы в юности писалось… а как написалось, это уж читательское дело, хотя Мельгунову я написал – довольно самохвально: «Пусть пишущие всякие пустяки у-чатся, как писать!» Прости меня, Господи… но так мне почему-то показалось, как отсылал.

Вышла «Няня из Москвы».471 Лежу в прострации, один, и за все про все – один я, для себя. И убираюсь, и по лавкам, и стряпаю – и почти не ем. Полные мощи, а иные, стуча по дереву, говорят: «А Вы хорошо вИглядите!» Поганое слово, не терплю.

И вот, надо отдыхать. А как? Не умею… Какие были планы – рассыпались (куда поехать). И бедность, и слабость (предельная). 3 места было намечено, и все как-то само трахнуло. 8–9 приезжает из Голландии Ольга Александровна472 и хочет меня куда-то повезти… И она не знает – куда, и я не знаю (см. Крылова «Филин и Осел») – «и бух Осел, и с Филином – в овраг». Что-то мне мреется насчет Ментоны, в Крезы хочу поступить. Я люблю Ментону, два раза по 2 месяца живал в 37 и 38 гг. Что присоветуете, если решусь. Один, думаю – Ольга Александровна на короткую побывку, недели на 2 сюда. Можно ли заполучить в Русском доме (и присоветуете ли?) комнату с солнцем, несырую? И могу ли быть ухожен? Конечно, я заплачу́, что следует. Очень я устал, а надо работать и лечиться. Режим мой очень узкий. Язвенных болей пока, слава Богу, нет… Но как я истомлен! Посоветуйте, как родной брат, прошу о том же Павлу Полиевктовну: пособите дураку (все выпито работой), со свежей головой. А мне теперь все кажется неосуществимым. Мария Тарасовна Волошина473, восстанавливавшая меня в Женеве, у опасно-тяжко больного сына, в Cambo (Нижние Пиренеи). В мокроте – кровь – эти дни, ходить уже не может (ему 42 года)… приговорен. Она думала приехать в Париж 5-го, и вот пишет: пока мокрота не станет светлой, не могу его оставить одного в санатории. Но это, конечно, всуе. А то она хотела обо мне заботиться. Ехать туда не могу: где же тут отдых, когда такое горе! Все время перед глазами – ее слезы или видение погибающего. Это не эгоизм, не черствость моя, а – естественная потребность отдыха. Ехать, чтобы видеть му́ку!?.. И вот растерян я… Посоветуйте. Если есть возможность, то сообщите условия и проспект жития. Мне на 1 бы месяц! Напишите о себе. Работаете ли? Скоро, Бог даст, прочту Вашу статью в сентябрьском «Возрождении»474. Люблю читать Ваше, все!

Обнимаю Вас, милые. Будьте здоровы. Явилась мысль – о Достоевском. Если бы осуществить! Важная работа, но надо, чтобы швейцарское издательство согласилось, заказало…

Господь с Вами. Ваш неизменный Ив. Шмелев.

[На полях:] Иван Иванович будто совсем выправился. У Ивы – семейный развал.

8 сентб. (26.VIII), четверг, 1949. Сергиевское подворье

Дорогой Иван Сергеевич!

Ваше письмо получил в Ментоне за час до отправки на вокзал, во время кавардака последних завязываний кулей и чемоданов. Сунул в карман и прочитал только уже в вагоне.

Приехали сюда сразу в дела академические и епархиальные, а у Павлы Полиевктовны – в разгребание пыли и грязи.

Некогда толком писать. Завтра, в пятницу, будем в городе в предвечернее время и доедем до Вас. Если застанем дома – поговорим обо всем. Сердечно Ваши А. и П. Карташевы

25. IX (8. X) 1949.

Дорогой Иван Сергеевич!

Шлем именинное приветствие и сердечные благопожелания.

Забыл сказать Вам при свидании, что на стр. 54 «Приволья» надо поправить «много-сенно-лиственное» на «благо-сеннолиственное» = εὐ-σκιό-φυλλον (икос 7-й). «Тень» (σκιος) его не просто густая (= «много»), или обширная, но благая, приятная (= εύ). Характеристика не объективно-количественная, но субъективно-качественная, т. е. как мы лично эту «сень» переживаем. Это – тоньше.

Это Ваше истолкование Чехова в раме русской святости есть большое приобретение. Равно и формула о «благородстве» души, сознающей духовную («умную» – νοερόν) красоту всего мира святости. «Неблагородство» русской интеллигенции, при всем ее гуманистическом идеализме, в том и состоит, что она предалась одному рационализму и закрыла сердце от православия. На цветочках Добролюбова–Чернышевского и вызрели ягодки Ульянова–Джугашвили.

Как-то полуслепо выкрикивал Достоевский: «Красота спасет мир!»475 Да, но вопрошаю: «Какая?» Вот эта – «умная» (νοερόν), святая, от прикосновения одного усика-лучика которой мы «льем потоки слез нежданных». И во всем мире, у всего человечества все простые души, не застегнувшиеся в злой панцирь рационализма, ощущают это излучение откровения благодати Божией и… спасаются, по-сво́ему… Наша русская чувствительность к красоте святости особенная, нам специфически свойственная, внушающая нам особое русское богословие сердца, не поддающееся схоластике формулировок, но всем нам кровно-родственно-братски понятное. Мы все «слезами обливаемся» над нашим родным «вымыслом», одинаковым у всех русских, не утративших «благородства» души. Так в этот круг попал и Чехов.* Вы продвинули значительно вперед его «канонизацию». Тяга к Вам русских масс читательских не просто литературная, а религиозная. Вы в честь величайшего Богослова и Евангелиста стали тоже богословом «несказанного», а потому и вечно ненаписанного, сердечного богословия русской христианской души. А посему утешайтесь. При всем неудачничестве нашей жизни Вы уже нашли свою стезю. Это стезя для русской души – не мода и «направленство», а неисчерпаемое богатство, нетленное, вечное. Сердечно Ваши А. и П. Карташевы

День св. апостола и евангелиста Иоанна Богослова

[Открытка]

26 сентября (9. Х)