Шрифт:
Закладка:
И купаемся – умеренно, кроме Мстислава, который впервые балуется после войны отдыхом. И от него Вам поклон вместе с нашими. Сердечно Ваши А. + П. Карташевы
[На полях:] Хотим прожить здесь и весь сентябрь.
12. 9. 48.
Зáзрила совесть, дорогой Антон Владимирович, – все молчал: да обезволивающая подавленность, от неопределенности – и неопределимости! – жития-бытия. Вы понимаете. Отлично, что ментонитесь, хоть «шерсти клок» с незадавшейся судьбы нашей! А ведь сами виноваты… ско-лько было «вех» – и как же явно (!) даровано: блюдите, како опасно и т.д. Самый-то оглушающий «набат» ко-гда еще нам ударил… мы с Вами на салазках катались… так меня тогда и застало 1-е марта…446 и я – верьте же! – был охвачен мистическим ужасом… ре‐бе‐нок! «Теперь всех начнут резать… режпу-блика! Так мекали-шептались простые люди на нашем дворе. Большей гнусности не знает наша История. Дьявольщина с 3 на 4 июля 18447 – лишь логическое – !!!!?.. – следствие. А какие возможности-то созревали!.. рождалась конституция. И ско-лько же было намеков на достойный выход, после!.. до Февральской!.. Столыпин… А как варили «распутинство»! Отринули «возможности». И «О рыбаке и рыбке»… когда еще предварял Пушкин! Не уразумели вех!.. Но… чего уж «спустя лето…» – гляди вперед. А и «переду»-то не видать… От-ставим сию материю. Я пытаюсь ее раскинуть в «Записках»… – удастся ли, успею ли..? Хочу быть свободным. И не страшусь «нажима»… – так сую читателю: «се лев, а не…» Но сие надо, дабы связать читателя: ведь с какими перерывами печатается. Постараюсь образами… А пока надо наметить здоровую русскую семью. Такие бы-ли, и не мало. Иначе, каким же чудом создалась такая Державность?.. На одной гнили не выплывешь из бучила, а какое бучило-то было! Недаром восторгался Пушкин. И сумел показать основы нашего бытийного. На лыке везли-тащили, а вот… хватило до такой при-стани!.. Мы совсем мало себя знаем. Бывало, только нос высунешь «за околицу»… – проедешься чуть по Руси – что увидишь!.. и – где!!!? Какие дрожжи!.. и как же проквасили мы чудесно подымавшееся тесто: сразу и село, в рот не возьмешь сего пирога… Но… что тут размечтываться!.. – было – сплыло. А теперь вот радуетесь «ментонишке», куда надо с ухватами и печами… Да я за одну безыменную речушку, за июньскую луговинку на усадьбе – отдал бы все ментоны-минюскулы!.. Всю песню свою променяли на «амур-тужур», на этот гнусный исторический сумбур случайности! До чего же скотствовали всем своим! Частность, вчера узнал: некто Рюмин, – исторический род! – дал 3 миллиона 700 швейцарских фр. на университет в… Лозанне! Ни единой стипендии для русских. Ну, вырезали ему на мраморе… и ни‐кто не знает, из иностранцев, ка-кой дурак сие сотворил! Во как разметывали «пот-кровь»! Половину Европы выстроили… как «спасали»… как сорили… Ко-му? Богатеющей харчевне! Крапоткины и Герцены… жалетели!.. как поганили сад русский-райский!.. Приживальщиками теперь. Разве не «промотавшиеся отцы»?! Обманутые дети… А как же гг. историки культуры изображают!.. Тьфу. Разве не будут правы те сознательные Ди-Пи, – есть такие! – которые могут плюнуть в «отцов»? Ах, сказать бы, показать бы… пусть клянут, сказал бы! И при всей моей отчужденности от «политики», «и моего тут капля меду есть». Были под Промыслом, а жили… по-мыслом, преступным. Причины? И малые, и великие, а главная: не воспитывались. И замена родных учителей, даже самых несовершенных, иностранцами, – не последний грех. Почему? Ни к Жизни, ни к Родине не научились относиться как к некоему священному. Душевная «рвань-грязь» искала… идеала!.. В нашем самОм уже лежал этот идеал… – как же испоганили его!.. Но зачем это я..?!.. что проку ковырять раны?!..
Скоты и неблагодарные, доселе… в ма-лом даже!.. – оно же и великое творит: бросили старика в нужде… М.М. Федорова… напомнил в «Русской мысли» Зеелер. Вот оно, вопиющее. На малом познаемся. Тьфу!.. А ско-лько было юных и чудесных, пытавшихся – инстинктом – спасти дорогое гибнущее! Эпопея Белой армии – вот урок. Вот – проба. Трагедия какая, – не отмолить греха. Лучше бы – от стыда! – совсем не было никакой России, чем – такое. Слез, крови, горя, стона… все, все, все… – выпавшее за эти 31 год… – покроет все страшное за тысячелетие России. А мы еще ды-шим… еще поплясываем… еще весь мир виним… когда с головой в г…не топили Россию и детей своих! Анафема нам!.. Все предали, с Бога до Пушкина. И не создали нашего 50 псалма. И по сию пору не хотим поститься. И по сию пору тщимся программить и восстанавливать… и никто не пинает нас. И продолжаем раскольничать, вот шикари!.. ни стыда, ни совести. Во власянице влачиться, а мы… – МЫ!.. тьфу.
Простите, душа ворошится.
Ничего у меня нового. Днями валяюсь, от безволия, подавленности и недугов. Ни на что не уповаю. По заслугам – оставлены Господом. А кто больше-то страждет?.. И это – в великую боль-укор нам: неповинные. Не можем судить Божий Суд: сами себя судить должны: убийцы. И – палачи. Большевики – лишь производное. Не могу остановиться…
И нечего тут писать о своем маленьком – и текущем. Будьте здоровы. Не хватает духа на веселое письмо. За уныние – отпустите. Всем троим кланяюсь. Ваш Ив. Шмелев.
[Приписка:] Всячески истекаю. Ничем не ведόм, ничем-никак не обольщаюсь. К концу сей дороги – открылись, будто, дали… а сил их схватить и уразуметь… найду ли? И светлая благодарность читателей за «Лето Господне» – не облегчает: это же показание некиих наших «возможностей». А почему, скажут, вышла такая неблагодать, если..?
IX. X. 1948 Париж.
Сергиевское подворье.
С днем Ангела!
Дорогой Иван Сергеевич!
Шлем Вам поздравление и сердечное пожелание здоровья, сил, подъема, вдохновения, чтобы оптимистически жить и писать!
Вот мы и опять дома – в пыли, в чистке, в ремонте. И к Сергиеву дню не успели еще утрястись. Холодно, хотя солнце. Все-таки Ментона осталась позади, как потерянный рай. Павла Полиевктовна была там здорова. А здесь опять от неизвестных причин (пост и воздержание – по всей линии!) опять все прежние недуги. Большая помеха в работе. А люди, как подобает в столице, наступают «широким фронтом», и свои, и приезжие.
У нас большой ремонт и в главном церковном здании. Еще под бомбами появились опасные трещины.
