другой. В то мгновение в голове пронеслись все воспоминания, которые были у меня связаны с этим квадратиком холла. Ночь, когда Реза смотрел на луну из окошка лестницы, день, когда баба́ кружил мама́н в воздухе, когда его отпустили, звонок, который сообщил Азре о ранении Резы, – все горькие и сладкие моменты, которым я была свидетельницей в этом уголке нашего дома. Мои глаза наполнились слезами. Нас сблизили бедствия, падающие с неба. Я не могла поверить, что это был конец – мой и моей семьи, что мы умрем в авианалете на Солнечную улицу. Я любила свою семью до мозга костей и не желала им ни единой царапины. Но в ту ночь нам повезло, и когда раздался звук белой сирены, он был музыкой для наших ушей.

Я проснулась рано, в кромешной темноте одеяльных занавесей. Мне не хватало вида на сад – ранним утром я обычно сидела у окна и слушала перешептывание ходящих по карнизу голубей и дальнее карканье ворон. Я отдергивала шторы, чтобы увидеть припорошивший вечнозеленые иголочки сосен снег. Выматывающая война между нами и иракцами глубже зашла в нашу жизнь, вторгшись в спальни и вытянув из нас радость.

Потом мы услышали о домах, превращенных в развалины, и о числе гражданских, погибших при налете. У нас в домах не было настоящих убежищ, и никто не знал, когда истребители снова полетят над Тегераном, где будут сыпаться бомбы. Наш дом легко мог оказаться следующим. Но на удивление мы с Мар-Мар не боялись налетов. Возможно, мы были слишком малы, чтобы осознать масштаб происходящего, или, возможно, мы выросли в состоянии постоянного кризиса, привыкнув к ежедневным опасностям. Для выживания мы обзавелись навыком игнорирования угрозы.

Рассветные празднования установления Исламской Республики продолжились в школах Тегерана, несмотря на иракские авианалеты. Спектакль «Беседа птиц» считался вершиной ученических трудов и был назначен на последний день десятидневной церемонии. Матерей пригласили посмотреть на спектакль в актовом зале. Мама́н не хотела приходить, потому что считала, что подобное бедствие для нашей страны мы должны оплакивать, а не праздновать, но, увидев, как я без устали трудилась над написанием сценария, она не стала сразу же отказываться.

– Почему они не пригласили твоего отца? – спросила она, получив пригласительное письмо из школы.

– Потому что девочки будут выступать в костюмах и без хиджабов.

Она удивленно кивнула и сказала:

– Возможно… тогда я приду.

Матери заходили в актовый зал по одной, и я встала на цыпочки, выглядывая мама́н в толпе. Я заняла соседнее место для нее, потому что не играла на сцене, а моя работа за кулисами была завершена. Она зашла, одетая в тунику слоновой кости и с наброшенной на волосы сапфировой шалью. Я была счастлива увидеть ее в зале.

По счастью, красная сирена воздушного налета не прервала спектакль, поэтому не пришлось посреди представления уходить из зала. Несколько раз я замечала, как мама́н поворачивается и всматривается в меня. Я тихим голосом повторяла все предложения, которые говорили птицы. Она смотрела на меня с восхищением и удивлением, будто видела собственную дочь в новом свете. Я не знала, может ли она поверить, что ее любопытная маленькая девочка превратилась в усердную девушку, которая трудилась изо всех сил, чтобы постичь мистические слова Аттара о путешествии птиц к горе Каф. Я не знала, может ли она представить, какие долины ее дочь прошла как путница на этом пути.

Представление закончилось на высокой ноте. Птицы прижались друг к другу, вместе сформировав на сцене великолепного Симурга. Они прочитали последние строфы «Беседы птиц», прославляя свое единство в становлении царем птиц. Матери невольно разразились аплодисментами, которые вскоре преобразились, под руководством школьного персонала, в литанию «Аллаху Акбар». Они, должно быть, были очень возбуждены и почти позабыли, что теперь, в Исламской Республике, аплодировать было должно таким образом. Никакого хлопанья в ладоши, никаких криков, только слава Аллаху.

Мама́н притянула меня к себе и расцеловала в щеки, едва опустился занавес. Она обняла меня и сказала:

– Азизам, афарин[31]. Я так горжусь тобой, моя дорогая Можи.

Хоть меня и терзала тревожность, ее восхищение и любовь сняли толстую кожуру беспокойства с моего сердца. Ее объятья всегда разрешали мои внутренние конфликты и напряжение. Я набралась смелости спросить, не хочет ли она повидаться с Ширин.

– Конечно, азизам, – сказала она. – Она тебе очень помогла.

Мы прошли несколько рядов, чтобы приблизиться к сцене, где Ширин беседовала с парой девочек. Мама́н встала в проходе возле первого ряда, ожидая, когда я приведу Ширин. Девочки визжали от радости, и сквозь их визг Ширин не могла услышать меня. Я зашла на сцену и пошла в ее сторону.

– Госпожа Ширин, – крикнула я, – моя мама́н хочет встретиться с тобой, если ты свободна.

Она обернулась и заметила меня. Я показала на прислонившуюся к сиденью в первом ряду мама́н.

– С удовольствием. Я подойду к ней, – сказала она.

Она обняла нескольких девочек на сцене, а затем сошла по ступенькам к мама́н. Она пожала ей руку, а после нескольких слов благодарности сказала:

– У вас талантливая и трудолюбивая дочь.

– Спасибо, госпожа Ширин. Я видела ее усердие в чтении и понимании текста. Ей это далось нелегко.

– Конечно. Нам очень нравится ее поведение в школе. Вы вырастили достойную дочь.

Я надеялась, что между слов похвалы Ширин упомянет что-нибудь о внеурочных делах. В школе собирались заклеить скотчем все окна, чтобы стекло не разбилось в случае авианалета. Я хотела остаться помочь, потому что только так могла надеяться остаться наедине с Ширин, но она ничего не сказала о том, чтобы я осталась.

Я влезла в их беседу:

– Ты будешь заклеивать окна этим вечером, госпожа Ширин?

– Да. – Ширин с удивлением взглянула на меня.

– Можно мне остаться? – Я посмотрела на мама́н. – Я могу помочь пару часов после обеда, а домой приехать на городском автобусе до темноты.

Мама́н не была в настроении отказывать, и я подозревала, что после такой похвалы никто из них не будет спорить с моей просьбой.

– Конечно. Но разве тут нужна помощь учениц?

– Мы всегда ценим, когда школьницы помогают, – сказала Ширин. – Но ты разве не хочешь поехать домой с матерью и провести остаток дня с семьей?

– Мне нравится помогать нашей школе, – сказала я.

Мама́н улыбнулась.

– Что ж, если тебе нравится помогать, конечно, ты можешь остаться. Но постарайся вернуться домой до сумерек.

На каждом новом рулоне скотча я отлепляла