была такой узкой, что выглядела непропорциональной на фоне бедер, но икры были лишены соблазнительной полноты ног большинства девушек.

Я скользнула пальцами по клюву птицы, на рисование которого Ширин потратила больше всего времени. Это был кусочек кожи, который все еще хранил лихорадочную память о ее прикосновении. Я представила, как ее руки оглаживают мою кожу, сжимают грудь. Линии перьев тянулись ниже, между грудей. Я погладила удода и провела кончиками пальцев по самому длинному перу, а затем ниже, между грудей и к пупку. Казалось, будто тысяча рецепторов пряталась в треугольнике кожи под пупком и между ног. Я коснулась этого треугольника. Пар заполнил гардеробную и затуманил вид моего голого тела. Я не хотела, чтобы растущее с каждым прикосновением удовольствие кончалось. Я едва могла дышать. С закрытыми глазами, я ничего не хотела видеть. Если бы только этот миг длился вечно. Я села на холодную встроенную лавку, слабая и размякшая, не понимая, что случилось со мной. Сколько прошло времени? Кто-то догадался, что что-то не так с мытьем, которое будто заняло вечность? Я бросилась в ванну и позволила горячей приятной воде пропитать мои волосы и кожу. Она ласкала мое тело и роскошную птицу, которая теперь слилась с кожей.

Репетиции пьесы проходили на сцене актового зала. Дважды в неделю на последнем уроке мы собирались там, и девочки зачитывали и пытались заучить свои реплики. Ширин распределила роли на основании внешности учениц, их способности читать стихи и актерском таланте. Ближе к дате спектакля мы оставались после школы, чтобы репетировать еще больше. Манди была удодом, Надия попугаем, а Зара ястребом. Я была интровертом и боялась играть и привлекать к себе внимание. Ширин знала это и не просила меня участвовать. Вместо этого я помогала девочкам, зачитывая сценарий и стихи, которые им было трудно выучить.

Однажды в январе, за несколько дней до спектакля, Ширин попросила девочек надеть костюмы, которые они принесли в школу для репетиции. В гримерке за сценой бок о бок стояли два ростовых зеркала в металлических рамах. Они ржаво скрипели, когда девчонки разглядывали себя, поворачивая зеркала на петлях. Колонки разных размеров, змеистые черные провода, аэрозольные баллончики с краской и коробки с декоративной газетой лежали в углах гримерки. Рюкзаки и коробки с костюмами валялись по всему мозаичному полу, будто экскаватор разрыл комнату в поисках закопанных сокровищ. Все верещали от радости и дрожали от восторга, что могли снять платки и похвастаться волосами. Было странно видеть чужие волосы, а уж тем более тела, не скрытые до бесформенности туниками. Меня удивило, насколько выше и сильнее меня выросли одноклассницы. Когда они разделись, я заметила, что у многих грудь поддерживали бюстгалтеры большего размера, чем можно было представить под просторными туниками. Я радовалась, что не надо раздеваться перед подругами – в основном потому, что не хотела показывать удода, устроившегося на груди. По сравнению с роскошными, покрытыми листьями стеблями тел моих одноклассниц я напоминала голую ветку. Надия очень любила волосы и исступленно завизжала, едва Зара сняла свой химар и расстегнула погнувшуюся заколку, рассыпая черные, как вороново крыло, волосы по плечам.

– Ты выглядишь просто великолепно! – сказала Надия.

– Ох, спасибо, Надия. Сестра выпрямила мне волосы вчера вечером. Я надеялась, что они останутся гладкими до сегодняшнего дня. У тебя волосы тоже красивые.

Надия пальцами расчесала темно-каштановые волосы, пытаясь распутать пряди.

– Мне приходится мазаться миндальным маслом после душа, иначе расчесать их невозможно.

Манди расстегнула последнюю пуговку туники и сказала:

– Представьте клювы на наших лицах. Не могу дождаться, чтобы посмотреть, какие мы будем в них смешные. – Она посмотрела на себя в зеркало, сложив ладони вокруг носа и рта.

– Глаза у тебя будут сиять как звезды, без сомнений, – сказала Надия.

– Можи, ты видела каллиграфию госпожи Ширин на моем клюве? – Манди отошла от зеркала и наклонилась, чтобы открыть коробку с костюмом, которую поставила возле своего рюкзака.

– Нет, но я уверена, что она написала «Бисмилля» самым изысканным образом, – сказала я.

– Откуда ты знаешь? – спросила Зара.

– Она же приклеилась к Ширин. Должно быть, видела в ее кабинете, – сказала Надия. – Они как сиамские близнецы.

– Да, я так и подумала, что поэтому Ширин и хотела, чтобы она написала сценарий, – сказала Зара.

– Но меня предложила госпожа Талеби, – сказала я. – Ты что, не помнишь?

Зара пожала плечами и продолжила расчесывать волосы, будто и не слышала меня.

Манди выпрямилась и развернула папиросную бумагу, в которую был уложен клюв. Черная каллиграфия показалась на ржаво-коричневой бумаге клюва. Она натянула на затылок резинку, прикрепленную к нему, и пристроила клюв на лицо. Он сдавил ее щеки, сделав их круглее. «Бисмилля» на клюве было написано крупно и легко читалось. Она продекламировала несколько строф Аттара, громко и четко.

– Отлично, Манди, – сказала я. – Ты такая уверенная, так хорошо подготовилась;

– Да, Ширин знала, кого выбрать лидером, – сказала Зара. – Но я не дам удоду спуску.

– Ты получишь ответ на каждый заданный вопрос, – сказала Манди.

Надия уже сняла майку на тонких бретельках. Светлая кожа ее тела сияла под ярким освещением гримерки. Она натянула изумрудно-зеленое платье в пол на талию и попросила Зару застегнуть его на спине. Платье обтягивало тело, особенно в груди. Украшенное блестками кружево на груди и верхней части спины засверкало, когда она закрутилась перед зеркалом.

– О-ля-ля, – сказала Зара с сильным французским акцентом. – Мальчики с ума будут сходить по такой груди.

– Ты перестанешь вообще? – крикнула Надия.

– Подруга! Я тебе комплименты делаю!

– Мне не нравятся такие комплименты. Это грубо. Мне это не нравится, – сказала Надия. – Это выражение нехватки женской деликатности.

– Ладно, дохтар-джан. Прости!

– Думаешь, я такая как ты, все время с мальчиками гуляю? Меняю ухажеров дважды в год? – продолжила наседать на Зару Надия.

– А ты настоящая змея, скрывающаяся под мягкой кожей. Мне жаль твоего парня!

– А у меня его нет. И, кстати говоря, что случилось с тощим мальчишкой, с которым ты ела мороженое на той неделе?

– Да кто в наше время посмеет завести парня? – влезла Манди.

– Ты Мехрана имеешь в виду?

– Какая разница, как его зовут.

– Нас поймал на площади Таджриш Исламский комитет, – в голос рассмеялась Зара.

– Что? – вскричала Манди.

– Моя мать и его отец пришли в штаб-квартиру Комитета и поклялись, что мы двоюродные брат и сестра. С них взяли письменную клятву, и нас отпустили.

– Ты не боишься, что стражи Комитета могут причинить тебе вред? – спросила Манди.

– Я же не мышка, как некоторые, – сказала она,