нужно умываться перед молитвой, до того, как хоронить мертвых – на все был свой ритуал. Были в той книге разделы о финансах, путешествиях, кормлении грудью, сексе с женщинами, мужчинами и даже с животными. Страница за страницей я ошарашенно находила описание самого абсурдного человеческого поведения с наказом, что делать в таком случае. Я пробежалась по разделу с сексуальными разъяснениями, пытаясь найти что-то о том, как трогать себя. «Мастурбация» – вот как он это называл. Наказы были в основном написаны для мужчин, и только немногие относились к женщинам. Было подробное объяснение о том, как омывать тело и смывать истому. Но что встряхнуло меня в том углу, так это фраза, которую он написал о мастурбации. «Грех» – вот какое слово использовал Хомейни. «Тот, кто ублажает себя и ищет удовлетворения в собственном теле, совершает страшный грех». Я была поражена, прочитав его слова о том, что Аллах ненавидит тех, кто совершает подобный грех, и как далеко такие люди становятся от Него. Разве не было сексуальное желание естественной реакцией в наших телах? Разве нам не полагалось вырасти во взрослых людей, способных размножаться? Почему грех? «Грех такой тяжкий, чтобы спровоцировать ненависть Аллаха»? В какой-то момент я потеряла способность выносить его слова. Они были слишком резкими и слишком гневными, как изображение его, которое я всегда видела – готового наказать или убить любого, кого он посчитал грешником перед ликом Аллаха. Я закрыла книгу и поставила на место среди других Рисаля. Баба́ и мама́н никогда не верили этому человеку относительно ведения политики Ирана. Почему я должна была верить его словам в отношении того, что мне казалось естественным? А что Ширин? Как я могла подойти к ней с таким личным вопросом? Неужели она думала так же, как и аятолла?

В течение января мы слушали, как завывает в небе Тегерана воздушная тревога. То, что ближайшая иракская граница была примерно в восьмистах километрах от Тегерана, не позволяло иракским «МиГам» легко заходить в иранское воздушное пространство, оставаясь незамеченными для радаров. Было несколько авиаударов, но кроме новостей по национальному радио и телевидению и караванов мучеников, тянущихся к границе города, мы были достаточно ограждены от войны. Сирены дали нам знать, что Саддам Хуссейн расширил зону военных действий и включил в план битвы иранские города. Воздушные силы Ирака провели ряд воздушных налетов на Тегеран и другие крупные города в отместку за иранское наступление в Басре.

Вернувшись однажды из школы, я увидела плотные черные одеяла, закрывающие изнутри французские окна. Зайдя в дом, я позвала мама́н и Мар-Мар, но никто не ответил. Со второго этажа донесся стук молотка. Мама́н, Мар-Мар и Саба были в нашей спальне, занавешивая окна одеялами. Саба стояла на трехступенчатом стульчике, и изо рта у нее торчали два длинных гвоздя. В одной руке у нее был молоток, в другой край шерстяного одеяла. Она уже вбила несколько гвоздей в одеяло и теперь дырявила стену, чтобы повесить его перед окном.

– Ты слышала сирены в школе? – спросила Мар-Мар раньше остальных, в возбуждении от новостей.

– Ага. Мы каждый раз прятались под лавки.

– Мы тоже. Наш школьный ассистент сказала, что, если воздушные рейды продолжатся, школы могут закрыть. Она велела нам каждое утро перед школой слушать радио.

– И нам. Что вы делаете?

– Мы занавесили все окна внизу и почти все комнаты наверху.

– Мар-Мар, подашь мне еще парочку гвоздей? – сказала Саба. Она почти дошла до другого края окна.

– Нас попросили закрыть окна, чтобы свет внутри не выдал наше положение иракским истребителям, – сказала мама́н.

– Два стража революции после обеда позвонили в дверь, – сказала Мар-Мар. – У них на плечах были автоматы. Они хотели поговорить с мужчинами в доме.

Саба сошла со стульчика и кинула взгляд на окно. Шерстяное одеяло Азры в красно-синюю полоску было продырявлено в нескольких местах и висело в воздухе. Я задумалась, что Азра думает о том, что ее нежные одеяла вот так разорвали.

– Нам хватит одеял, чтоб укрыться ночью?

Саба громко рассмеялась.

– У Азры полная пещера одеял и перин.

– Вы так быстро занавесили почти все окна, – сказала я.

– Ну, когда на пороге появляются автоматчики, не время мешкать, – сказала мама́н.

Чтобы стражи революции заявились в дом и приказали закрыть окна – такое могло произойти только в домах на Солнечной улице. После того как наш сосед, принц Голям Реза, покинул страну, дворец заняла администрация премьер-министра. Меры безопасности вокруг нашего дома стали строже, и люди больше не могли ходить по Солнечной улице или другим улицам района так свободно, как прежде. Мы все были вынуждены обзавестись удостоверяющими личность карточками с адресом, чтобы стражи революции, занятые безопасностью премьер-министра, могли нас пустить. Много раз наши гости звонили по телефону и просили баба́ или ака-джуна подойти к КПП, чтобы подтвердить их личность и сопроводить на Солнечную улицу.

В ту же ночь мы во второй раз услышали сирену воздушной тревоги. Мы уже закончили ужинать в гостиной, когда программа после восьмичасовых новостей вдруг оборвалась и на экране показалась красная плашка. Мужской голос настойчиво предупредил о том, что через несколько минут начнется авианалет и что мы должны оставить рабочее место и проследовать в убежище. Саба и мама́н в мгновение ока выключили в доме свет. Мы все отошли подальше от окон и собрались под центральной лестницей в кромешной темноте.

Баба́ держал Мо на руках. Мо боялся темноты и начал плакать. Баба́ похлопал его по спине и попытался успокоить.

– Ты молодой мужчина, Мо. Скоро тебе придется защищать сестер, – сказал он.

Мама́н взяла Азру за руку и подвела к лестнице. Та не могла спешить.

– Йа Аллах, йа Аллах, – шептала Азра себе под нос. Она переступала с ноги на ногу, пытаясь успокоиться. Ака-джун принес с собой ручное радио. Он на малой громкости настроился на национальное радио, чтобы услышать сигнал белой сирены, обозначающий конец рейда.

Мы молча стояли, вслушиваясь в приглушенные звуки, доносящиеся с неба. Мы слышали, как приближаются «МиГи». Через пару минут на землю стали падать бомбы, одна за другой. Один взрыв был таким громким и близким, что нас встряхнуло под лестницей. Дом вздрогнул, и несколько окон разбило ударной волной.

– Йа Аллах, помоги нам! Йа Аллах, спаси нас! – прокричал в темноте ака-джун. Мы все без слов прижались друг к другу. Ака-джун схватил меня за руку, Мар-Мар вцепилась в блузку Сабы, а мама́н крепко взяла Азру одной рукой и ножку Мо