Дайра задумался, прищурившись.

– Измениться, может быть, и не изменится, – твёрдо сказал он. – Но ещё больнее тебе точно будет.

– Это неважно, Дайра. Я нужна ему, и я с ним останусь, чтобы помочь. Остальное неважно.

– Да я уже понял, – вздохнул он. – Тогда… Удачи тебе!

– И тебе! – спохватилась я, радуясь, что наш разговор свернул, наконец, со скользкой дорожки. – Не замёрзни там, в заполярье!.. Ну, здоровья ещё… И счастья с Сильяной!

– Да уж, для счастья с Сильяной мне здоровье точно понадобится. И нервы покрепче, – засмеялся Дайра.

Мы оба замолчали.

– Я тебе кое-что сказать хочу, – начал Дайра. – Ты просто выслушай и не перебивай, хорошо?

Я кивнула.

– Иди-ка сюда, – он привлёк меня к себе, осторожно обнял, и его рука легла на мой затылок.

Дайра заговорил на незнакомом языке. Это не был обиходный язык Морлескина, который я всё ещё толком не понимала, но уже ни с каким другим на слух не перепутала бы.

Это были не то стихи, не то заклинание, ритмичные, но неторопливые строфы. Я всё ждала, что это экзотическое предисловие закончится, и Дайра скажет то, что я должна была выслушать, но он замолчал, прижал меня к себе чуть крепче и тихонько выдал в самое ухо:

– Аур-тэ, Алиша. Аур-тэ…

И отпустил.

– Это всё? – осторожно спросила я.

– Угу, – мыкнул Дайра и развёл руками. – Ну, побежал я. Если понадоблюсь, Коста сумеет меня отыскать.

Он повернулся и шагнул к двери.

– Э-э, стой! – выкрикнула я в полном смятении. – Ты что мне сейчас сказал?! Вот это всё, что это было?

– Ты поняла, – улыбнулся он, обернувшись на пороге.

– Нет, не поняла! Переведи же, наконец!

Но Дайра покачал головой:

– Пока, Алиша. Береги себя.

Он ушёл, плотно притворив за собой дверь.

Глава 26

Коста с усилием прожевал то, что было у него во рту, поковырялся вилкой в тарелке и тоскливо вздохнул:

– Откуда только у них руки растут?.. А давайте, я опять начну готовить? Это же невозможно, что они делают с нормальными продуктами…

Брилле только загадочно улыбнулась, не поднимая головы.

Я промолчала.

Мы теперь собирались у Ольгера в столовой, как счастливая семья: если не три раза в день, то на завтрак и ужин обязательно. Правда, стол нам накрывали казённый, с общей замковой кухни.

Я сразу поставила Ольгеру условие: никаких больше вин, какого бы цвета они ни были и от чего бы ни помогали. Нет – и всё. Он не возражал. И даже ввёл за трапезой правило: всем говорить по-русски, чтобы беседа за столом была общей и непринуждённой. Освоение языка Морлескина шло у меня не так быстро, как мне хотелось, хотя мои преподы из универа были бы от моих успехов в полном восторге.

Ольгер, выслушав сетования Косты, только пожал плечами:

– Извини, Коста, у меня в покоях кухни нет.

– Я спущусь вниз, я не гордый!

– Не раньше, чем я тебе позволю. Спина отлично заживает, но пока всё-таки полную нагрузку тебе давать рано, – строго сказал Ольгер и, видя, что Коста скис на глазах, добавил. – Да не расстраивайся, день-два, и сможешь снова нас баловать. А пока мы потерпим. Верно, Брилле?

– А я и не терплю. Я не вижу особой разницы, – буркнула Брилле. – И у Косты вкусно, и тут… – она кивнула на стол. – … тоже замечательно.

– А я вижу разницу, – заявила я, заметив, как Коста угрюмо насупился.

– Что ты там можешь видеть? – фыркнула Брилле. – Ты его стряпню пробовала только тот единственный раз, когда с нами тогда позавтракала.

– Не только! И булочки! – возразил Коста.

– И оладьи с морковкой! – добавила я. – Я, правда, всего лишь попробовала, но это было нечто.

– Без морковки было бы куда лучше, – хмыкнула Брилле и отмахнулась.

Ольгер вздохнул и отложил приборы.

– Дразните друг друга, как дети малые, – устало проговорил он. – Надо мне вам всем срочно какое-то занятие придумать, а то вы от скуки ещё подерётесь.

– Это не скука, Ольгер, – серьёзно сказала Брилле. – Когда ощущения и предчувствия не получают никаких объяснений, это не скука. И это очень тяжело.

– Каких вам объяснений надо? – нахмурился Ольгер. – Я же вам объявил всё ещё неделю назад. Я – регент княжества. Моя мать со своей челядью – в ссылке. Вообще-то, им всем место в надёжной темнице, но княгиня обещала, что будет благоразумна. И лучше бы она