Тогда он и узнал, что все, кто полагал Чертоги старше Третьей Эпохи, ошибались – они были немного младше. Крепость возвёл для своего старшего брата сам Король богов. В обмен Айорг дал ему небольшую армию, которая по сей день спала в стенах Пантеона, всегда готовая в случае необходимости пробудиться и защищать святые стены. Об этом соглашении знали лишь братья, так как остальные Первородные считали необходимым отказаться от любого вида оружия и потенциального насилия.

Самаэль до сих пор помнил, как Айорг, дав ему почитать то самое соглашение, смеялся: «Нориа всё кудахчет им, что нужно быть открытыми к миру – и тогда мир не попытается на тебя напасть. Посмотрел бы я на зайца с такими же взглядами».

– Как они вообще туда добрались?– нахмурился тави, подперев голову ладонью.– Я думал, вы прячетесь.

– Не сильно спрячешься, когда один знает, где искать,– вздохнул Айорг, наливая себе сок из яблок и тыквы.– Я могу винить за эту оплошность только себя, но и спускать им с рук это не хочется.

Помолчав, валакх посмотрел на содержимое своего глиняного стакана.

– Знаешь, в Чертогах нынче почти никого нет. Они действительно превращаются в старую легенду.

– Почему? Они всегда были местом для тех, кому больше некуда идти.

– Если люди могли туда добраться,– пожав плечами, Айорг отставил стакан, из которого так и не отпил ни капли.– Полагаю, так много гибло в пути, что народ перестал верить, будто Три сестры действительно что-то прячут. А пока я здесь радостно бегал по столице, остальные затосковали по большому миру. Не знаю, где сейчас и половина из них.

Взглянув на Самаэля, валакх с виноватой улыбкой развёл руками прежде, чем вернуться к завтраку:

– Знаю лишь о тех, кто меня навещает.

Валакх, хоть и достаточно умело это скрывал, чувствовал вину за Чертоги и тех, кто там когда-то жил. Однажды, достаточно давно, он открыл ворота для всех, кто был отвергнут и остался один. Возможно, где-то в глубине души он полагал, что хотя бы эти существа, пришедшие под его опеку, останутся с ним навсегда, но время шло, и они выросли. Не столько в плане возраста, сколько морально и умственно, сумев принять себя и осознав, что жизнь не ограничивается признанием окружающих – этому учили Чертоги. Учили не бояться идти своей дорогой, которую удобной для себя считал в первую очередь ты, и в определённый момент все, кто жил в крепости, так или иначе определили свою тропу.

Он чувствовал себя не лучше матери, чьи сыновья ушли на войну, а там как-то нашли себе и новую жизнь, и новые цели, и, возможно, новые семьи на новых землях: ему не для кого было больше стараться. Чертоги хирели, заброшенные и никому толком не нужные – потому что в первую очередь никому не нужен теперь оказался их хозяин.

– Допустим, что я соглашусь с твоей идеей,– осторожно произнёс Самаэль, внимательно наблюдая за валакхом.– Мы отправимся в Пантеон так, как этого хочешь ты. Под предлогом расследования смерти Фикяра.

– Они не заметят, что я что-то забрал,– тут же оживился Айорг.– Честное слово, они и украли это только из своих дурных принципов.

– Хорошо, допустим. Что ты будешь делать, когда станет ясно, что наша игла и украшения Нории не имеют между собой ничего общего?

– А, придумаю,– отмахнулся валакх, с радостной улыбкой утягивая у него из-под носа блюдо с мясом в листьях антоли.– Скажу, что позор уже не смыть, и главы ведомств не поймут. Что я оказался не таким влиятельным Владыкой, как мне хотелось бы.

Хохотнув, явно довольный жизнью и тем, что его идею поддержали, Айорг больше не заводил разговоров о Чертогах и Пантеоне. Они поели, неспешно собрались и вышли на улицу, где их уже ждали подготовленные к поездке лошади. Скорее всего, весь путь верхом проделывать бы не стали, но из Тэнебре бы точно уехали традиционным способом.

Скучавший без дела, пока мальчишка-слуга пытался расчесать его гриву (ребёнка восхищали размеры невиданного им прежде жеребца) Ноктис при виде Самаэля только фыркнул. Они относились к друг другу нормально, но перевёртыш в очередную ссору тави и своего хозяина любил заметить, что однажды они друг друга за руку подведут к смертному одру. Так как об Айорге он заботился все же больше, понятное дело, что и чаще советовал Самаэлю побольше молчать и почаще постоять в стороне.

Сейчас ему тоже что-то не нравилось, и великий генерал с тоской понял и принял тот факт, что Ноктис знал о краже из Чертогов чуть больше. К примеру – что именно было вынесено. Айорг бы не кинулся возвращать простой свиток, каких там были сотни.

Выезжая с территорий своего поместья, Самаэль впервые в жизни всерьёз взмолился Первородным о том, чтобы всё в Пантеоне прошло настолько хорошо, насколько это было возможно.

3.

Небольшой фонтанчик посреди комнаты, в центре которого стояла худая фигурка каменной девушки, лившей воду из кувшина с ручками-завитками, раздражал. Его было не заткнуть, и в редкие дни этот с трудом называемый шумом звук помогал успокоиться, либо не привлекал внимания вообще. Однако, на всё были свои плохие моменты, и раз в полгода фонтан хотелось разбить первым, что под руку попадётся.

Любой здравомыслящий посоветовал бы просто встать и уйти из помещения, в котором невозможно находиться, но Василиск с завидным упорством лежал на кушетке возле арочного окна и раздражался с каждой минутой всё больше. Вернувшись в Пантеон сразу после того разговора с первым тави, он едва не придушил Норию: у неё действительно были украшения, слишком сильно походившие на иглу, найденную у постели покойного Владыки. Понятное дело, что одни вещи были созданы исключительно для красоты, а другая – для убийства, но это ведь был Айорг. Порой его умение извернуть всё самым невообразимым образом заставляло мурашки бегать по спине.

Василиск забрал себе лишь одну иглу, остальные под видом благого дела подарив молодой прихожанке. Девушка, когда-то рассказывавшая ему, что очень хочет однажды побывать в столице и стать такой же красивой, как тамошние женщины, была от дорогого подарка без ума и наверняка уже половину продала ростовщику, а половину оставила себе. Сначала хотел переплавить побрякушки прямо в собственных ладонях, но отказался от этой идеи: пришлось бы слушать возмущения родственников.

После этого он запретил всем пытаться даже случайно придумать, как лучше принять Владыку и его людей, и ушёл к себе в покои. Здесь к нему соваться не рисковали, но приходилось терпеть злосчастный фонтан. Для себя Василиск решил, что, как только настроение у него улучшится, прикажет убрать девку с кувшином и оставить только основу. Запустил бы в неё жирных фиалковых карпов и сидел бы целыми днями, наблюдая, как они плавают.

На данный момент единственным его собеседником была радужная каррэза, которую однажды спас от пантеоновской детворы. Стянув змею с дерева, они никак не давали ей уползти и то тащили за хвост, куда вздумается, то принимались кидать камни, стоило лишь ей попытаться двинуться прочь. В момент, когда издевательства над рептилией заметил Король богов, дети уже вознамерились насильно распахнуть ей пасть, и Василиск до сих пор не определился, кого спас: до последнего не хотевшую применять яд змею или малолетних вандалов. Отогнав детвору, он перенёс каррэзу в безопасное место, и она, едва оказавшись в траве, исчезла в её густых зарослях.