— Возможно, вы правы, мистер Бикерстафф. Я не судья, поэтому не могу сказать ничего определенного. И я не могу этого сделать, пока не получу приказа.

— Приказа от кого, — отрезал Марлоу, — от губернатора или от Уилкенсонов?  Или может быть, есть и другие лица, владеющие долей вашей души?

Он увидел, что его слова попали в цель, и это было написано на лице Витсена, но шериф все еще не двигался.

Тюремщик шагнул вперед, своим телом закрывая большую часть света, проникающего через дверь. — Возможно, капитан должен прочитать это, — сказал он. Он поднял лист бумаги, дрожащий, как трепещущий на ветру парус. — Это признание. От рабыни.

Марлоу схватил бумагу и прочитал ее, затем перечитал еще раз. Это были показания о том, как старая повариха отравила Тинлинга. Внизу неуверенный крестик: слова Люси и ее метка. Он посмотрел на шерифа. — Здесь ничего не говорится о причастности к этому Элизабет Тинлинг. Наоборот, девушка говорит, что та ничего не знала об этом.

— А мистер Уилкенсон говорит, что это не так, говорит, что произошло убийство, а негритянка защищает свою хозяйку.

— Но, так же не поступают!  Вы немедленно освободите Элизабет Тинлинг!

— Я ее не освобожу. Это не ваше дело. Я приказываю вам уйти отсюда, Марлоу. Я пристрелю любого, чтобы помешать тому, ради чего вы пришли.

— Пристрелите нас всех? Ладно! — сказал Марлоу. Он повернулся к своим людям. — Разоружить их.

Матросы «Плимутского приза» стоявшие вокруг Марлоу, рванулись с ловкостью людей, привыкших к схваткам, где ловкость означала жизнь или смерть. Они моментально схватили людей шерифа и вырвали из их рук оружие, практически не встретив сопротивления.  Шесть рук одновременно выхватили у Витсена мушкет, когда шериф попытался направить на Марлоу. Разоруженные и униженные люди губернатора ждали своей участи, которая теперь была полностью в руках Марлоу.

— Заведите их внутрь, — приказал Марлоу, и матросы грубо втолкнули троих мужчин в тюрьму. Они загнали их и тюремщика в угол и держали там под кончиками своих длинных абордажных пик.  Витсен ничего не возразил ни против такого обращения, ни против собственного юридического или морального авторитета. Это тоже во многом оказывало ему честь.

Маленькая грязная комната, где обитал тюремщик, освещалась парой фонарей, висевших на крюках в стене. Марлоу пробежался глазами по грязным, запачканным простыням на кровати, по кучке куриных костей на тарелке на столе, потом увидел то, что искал: связку ключей, висевшую рядом с дверью в камеры.

Он повернулся к Рейкстроу, который вместе с Бикерстаффом стоял позади него. — Держите этих людей здесь, — он указал на шерифа и его подручных, — и расставьте несколько человек вокруг тюрьмы. Следите за любым приближающимся. Они могли собрать ополченцев. Он сорвал ключи с крюка и схватил фонарь. — Я вернусь через минуту.

Марлоу толкнул дверь камеры в другую половину небольшого здания. Он не хотел никого брать с собой. Он не знал, что найдет в камере, что они могли сделать с Элизабет. Эта мысль несколько раз приходила ему в голову в то время, пока он шел в Уильямсбург, и каждый раз он пытался отогнать ее, чтобы не доводить себе до исступления.

Но он достаточно обдумал это, чтобы прийти к единственному решению: если они причинили ей какую-нибудь боль, то они заплатят.  А, если они… он содрогнулся при одной мысли об этом… если они изнасиловали ее, то все они погибнут.

Он шагнул в дверь. Свет фонаря освещал пространство, а решетки камер отбрасывали ровные линии теней на дальнюю стену. Он заглянул в первую камеру. Там сидел черный мужчина в наручниках, спиной к Марлоу. Он прошел дальше. Следующая камера была пуста. Он прошел до последней.

Гам находилась Элизабет.  Она стояла полу-прикрыв глаза от света, отпрянув от решетки, и выглядела испуганной, но все же в ее взгляде просматривалась гордость и неподчинение, как будто она готова была убить любого и умереть, если подвергнется какому-либо унижению. Марлоу почувствовал, как любовь к ней захлестывает его, вытесняя ярость. Он хотел протянуть руку и прикоснуться к ней, приласкать ее, защитить ее и протянул к ней руку.

— Что вам нужно? — спросила она, отстраняя его руку. Марлоу почувствовал, как страх вытесняет любовь. Неужели она возненавидела его за его участие во всем этом?

— Элизабет… я пришел за тобой… — сказал он.

Она выпрямилась и, прищурившись, попыталась посмотреть на свет. — Томас? Томас, это ты? – спросила она. Фонарь был опущен так низко, что она не могла видеть его лица.

— Конечно, любовь моя, это я, — сказал Марлоу и поднял фонарь так, чтобы свет упал ему на лицо. Он увидел, как тело Элизабет расслабилось, а ее мрачное выражение сменилось улыбкой. Она перебежала через маленькую камеру, ухватилась за решетку и прижалась к нему.

— О, Томас, ты пришел за мной!  — сказала она.

Марлоу поставил фонарь на пол. Света догорающей свечи было достаточно, чтобы он мог разглядеть ключи в своей руке и найти замочную скважину в железной двери.

— Ты в порядке? — спросил он, возясь с ключом. — Они… они ничего с той не сделали?

— Нет, они ничего не сделали такого, они просто унизили меня.

Он вставил ключ в замок, его руки тряслись, повернул его, и замок, щелкнув, открылся. Он широко распахнул дверь, шагнул внутрь и подхватил Элизабет на руки.

— О, любовь моя, любовь моя, — пробормотала Элизабет, обняв его, а затем приблизив свое лицо к его лицу, поцеловала его. Он страстно поцеловал ее в ответ, не в силах ни остановить, ни отпустить, не желая выпускать ее из поля зрения, из сферы своей защиты.

Наконец, она отстранилась от него, положив руки ему на грудь, и он обнял ее. — Ты видел губернатора? — спросила она. — Как тебе это удалось?

— Губернатора? Нет. Я сам пришел забрать тебя отсюда.

— Но… ты хочешь сказать, что просто так забираешь меня отсюда? Без полномочий?

— Я капитан морской стражи, и это дает мне полномочия. Почти сотня моих вооруженных мужчин дают мне полномочия.

Она оттолкнула его, оторвавшись от его хватки, и убрала с лица волосы. — Томас, ведь это… Боже мой, как ты мог