Прошло несколько дней. В то воскресенье Невинские с утра находились в церкви, которая располагалась неподалеку. Михаил Александрович и Николай стояли немного впереди, в центральном пределе. За ними Андрей и Маша, которая держала за руку Наташу.

Тихий, плохо освещенный храм навевал на Машу тоску. Мрачные своды, горящие свечи и запах ладана отчего-то напоминали ей о прошедшем безмятежном детстве. Они с матушкой и братом тоже каждое воскресенье ходили в храм. Эти воспоминания, далекие добрые и в то же время окрашенные в мрачные тона, совсем не умиротворяли ее душу. Она с каким-то стеснением в груди слушала слова молитвы, произносимые попом, и песнопения хора, доносившиеся до ее слуха, думая о том, что Господь ни разу не помог ей в тяжелой судьбе, хотя она так часто просила его о милости и помощи.

Раньше, в детстве, Машенька верила, что Господь очень добрый и помогает страждущим. Но в настоящее время ей думалось, что все, чего теперь она достигла в жизни, после того, как от нее отступился Бог в той крепости, куда ее отправили умирать, она добилась сама. Да, она лгала, подстраивалась, воровала, улыбалась нужным людям, отдавала на поругание свое тело, довольствовалась порою цыганской кибиткой, трудилась без устали в кондитерской лавке, да и теперь, жила в прислугах в богатом доме, но, благодаря всему этому, ей удалось стать свободной, выжить и сохранить жизнь своему сыну. Но все же она до сих пор в душе верила, что Бог добрый и для чего-то послал ей все эти испытания, однако церковники и церковь явно не могли помочь ей, и более она им не верила.

Взор Машеньки постоянно наталкивался на высокую фигуру Невинского, возвышавшуюся впереди. Он стоял прямо, чуть расставив сильные ноги, и лишь изредка осенял себя крестным знамением. Мощный неподвижный силуэт Михаила Александровича в черном дорогом наряде и высоких начищенных сапогах наводил Машу на тревожные мысли. Отчего-то черные сапоги, которые постоянно носил Невинский, не нравились ей. Она чувствовала, что мужчина, который предпочитает такую жесткую твердую обувь, имеет и подобный характер.

Николай стоял рядом с отцом. Он постоянно крутил головой и переминался с ноги на ногу. Было видно, что юноше скучно. И Маша в душе жалела его, так как знала, что для юноши нет ничего ужаснее, чем стоять на одном месте. Он был слишком подвижным. Однако, находясь рядом с отцом, сдерживал себя, боясь вызвать неудовольствие Михаила Александровича.

В какой-то момент Маша посмотрела на девочку, которая держалась за ее руку, и увидела, что личико Наташи очень бледно. Наклонившись к малышке, молодая женщина шепотом спросила:

— Наташенька, тебе нехорошо?

— Я устала, — захныкала девочка.

— Уже скоро. Сейчас будет причастие, а после крест поцелуем — и тогда домой, милая. Потерпи.

В этот момент Невинский, заслышав шум за спиной, обернулся и недовольно взглянул на гувернантку и дочь. Увидев его бьющий, осуждающий взгляд Маша испуганно взглянула на него.

— Наташа устала. Можно ей посидеть? — спросила она тихо у Михаила.

Невинский сузил глаза и, строго посмотрев сначала на девочку, а затем на Машу, отрезал:

— Нет.

— Но Михаил Александрович…

— Прекратите разговаривать! — перебил он неучтиво и отвернулся.

Бросив в спину Михаила Александровича осуждающий и неприязненный взор, Маша, вздохнув, вновь посмотрела на малышку. У Наташи на глазах выступили слезы. Но ослушаться отца она боялась. Она ласково прижала девочку к себе и прошептала:

— Обопрись на меня, милая, тебе будет легче стоять.

Девочка прижалась к молодой женщине, обхватив стан гувернантки маленькими ручками.

Вскоре служба закончилась, и Михаил Александрович с сыном поспешили на улицу. Маша замешкалась в церкви с Наташей. Девочка пожаловалась, что у нее болит ножка. Сняв легкую туфельку и чулок девочки, молодая женщина увидела мозоль, которая причиняла ей боль. Она положила в туфельку малышки свой тонкий кружевной платок, дабы смягчить боль. И вновь надела девочке чулочек и туфельку. Когда они вышли на улицу, Невинский и Николай находились уже за воротами церкви. Едва с детьми приблизилась к карете, Михаил окатил ее недовольным взглядом и сухо заметил:

— Отчего так долго? Неужели нельзя побыстрее выйти?

— Простите, — прошептала она и опустила глаза, помогая девочке сесть в карету. Затем она взобралась на высокую ступеньку сама и отметила про себя, что Невинский не подал ей руки, как и поутру, когда они ехали в церковь. Еще раз подумав, что Михаил Александрович явно до сих пор зол на нее, она села с Наташей. Андрей занял место рядом. А Невинский с сыном уселись напротив.

Карета тронулась, и Маша невольно скользнула взглядом по Невинскому. Она заметила, что он настойчиво смотрит на ее волосы. Вспомнив, что не сняла легкую кружевную черную шаль с головы, она засуетилась, стянув с волос покров. Тут же тонкий локон выпал из ее простой прически, и она быстро заправила его за ушко. Сложив аккуратно легкую ткань, молода женщина положила ее к себе на колени. Она чувствовала, что Невинский все еще напряженно смотрит на нее. Подняв глаза, Маша увидела, что его глаза сузились и превратились в щелочки. Заметив, что молодая женщина поймала его настойчивый взгляд, он демонстративно отвернулся в сторону.

Спустя некоторое время Михаил Александрович строго посмотрел на Наташу и менторским тоном заметил:

— Наташа, ты вела себя непозволительно! В доме Божьем должно стоять. Служба не такая долгая, чтоб устать.

Видя, что у девочки опять выступили на глазах слезы от строгих слов отца, Маша попыталась возразить:

— Михаил Александрович, Наташа еще слишком мала, чтобы…

— Я не с вами разговариваю, мадам! — прогрохотал Невинский и окатил молодую женщину злым взглядом. — Это вы распустили девочку! Вы что же, хотите сделать из нее изнеженное и немощное создание, подобно вам?

— Вовсе нет, — начала она. Но решила замолчать, поскольку увидела, что лицо его побагровело. Она поняла, что он опять не в духе и вряд ли способен выслушать ее доводы. Маша опустила глаза и начала нервно теребить подол синего платья.

Невинский прошелся взглядом по бледному лицу гувернантки, по ее опущенным густым ресницам и надолго задержался на ее соблазнительной полной верхней губке. Прокашлявшись, он вновь посмотрел на дочь.

— Впредь, я думаю, ты будешь вести себя в храме достойно, Натали. Иначе мне придется тебя наказать.

Маша поджала губы и напряглась. Однако не осмелилась поднять взгляд на Невинского. Она понимала, что он неправ. К чему он так строг к детям? Отчего так непреклонен? Ведь нельзя постоянно приказывать и поучать их. Детям нужна его любовь, а не безмерная жесткость. Но она опасалась сказать Невинскому это. Последние дни он игнорировал ее. Смотрел недовольно и осуждающе. Те несколько фраз, которые она услышала от него за это время, были оскорбительными. И она боялась вызвать у него еще большее неудовольствие своими словами.