нас легко, привычно. И продуктивно, что самое главное. К тому же Эльдар Александрович — очень непосредственный человек. И обязательную нужду театрального актера в зрителе он компенсировал с лихвой: сам был большим зрительным залом и заражал своими эмоциями всех на площадке. Поэтому всякая съемка становилась маленьким спектаклем.

Рязанов сам любит импровизацию и разрешает ее актерам. Понимает, что все ненужное потом отстрижет. Естественно, кто шутит, тот рискует, и какие-то глупости на съемках допускались. В результате съемок „Служебного романа“ у Эльдара Александровича оказался огромный материал, которого, как он говорил, на четыре фильма хватит. Ну и какие-то сцены пришлось потом изымать, отсекать. Но обид у меня никаких не было».

Относительно Андрея Мягкова в качестве «антигероического» героя Новосельцева у Рязанова поначалу была легкая настороженность. Мягков играл вместе с Фрейндлих в трагикомедийной притче Элема Климова «Похождения зубного врача» (1965) — и Рязанов знал, что эти актеры прекрасно сочетаются в кадре. А после «Иронии судьбы» режиссер не сомневался и в великолепных комических и импровизационных способностях Андрея. Но все-таки не был до конца уверен, что Мягков-Новосельцев не окажется повторением Мягкова-Лукашина. Именно с целью избежать и намека на такой повтор актеру был придан в этом фильме столь несуразный внешний вид. Хотя эта избыточность отлично гармонировала с обликом Калугиной в первой половине фильма (когда она еще была стопроцентной Мымрой, а не преобразившейся Золушкой), Андрей Васильевич, конечно, и без грима смог бы сыграть персонажа, решительно несхожего с Лукашиным. В «Иронии судьбы» актер напирал на положительные краски своего героя — в «Служебном романе» скорее педалировал отрицательные, но кажется, что, как бы он ни старался, заглушить собственное феноменальное обаяние данному артисту не под силу (однако через несколько лет, в «Жестоком романсе», ему удастся и это).

Конечно, именно первые две работы Мягкова в рязановском кинематографе так и остались лучшим, что он сделал в кино. Причем несведущий зритель очень легко может обмануться и посчитать, что Лукашина и Новосельцева играют два совершенно разных актера — Рязанов напрасно недооценивал мягковскую способность к перевоплощению. Жаль лишь, что в последующих его фильмах для Андрея не находилось столь же ярких и богатых возможностями ролей.

Своей игрой в «Служебном романе» Мягков и Фрейндлих заслуживали бы титулов «короля и королевы импровизации в советском кино». При сравнении текста пьесы с текстом фильма видно, что над сценарием Рязанов и Брагинский совсем не корпели, а элементарно перенесли в него все диалоги в целости и сохранности. Но именно реплики Новосельцева и Калугиной на экране необыкновенно обогатились — оба актера играют, по сути, схожие типы характеров: сдержанных, интеллигентных людей, раз за разом оказывающихся в непривычных, волнительных для них ситуациях. Это приводит к их бесконечным оговоркам, бормотаниям, заиканиям, некстати вырывающимся междометиям и обрывкам слов — в пьесе ничем подобным и не пахнет. Притом все это сыграно с великолепным тактом, вкусом, чувством меры — вот у кого следовало бы учиться и учиться нынешним стендап-комикам.

Не в пример исполнителям двух главных ролей Олег Басилашвили в роли подлеца Самохвалова позволяет себе гораздо меньше отступлений от авторского текста; впрочем, его самоуверенный герой с отлично поставленным голосом всю дорогу как раз и чеканит фразы словно по писаному: тут ни в какую импровизационную скороговорку и не ударишься.

Не предполагала особых вольностей и роль влюбленной в Самохвалова страдалицы Рыжовой, с чувством сыгранной Светланой Немоляевой. После своего конфуза на пробах к «Иронии судьбы» Светлана была уверена, что ей уже не суждено сняться у Рязанова. И когда тот позвонил ей с предложением сыграть в «Служебном романе», актриса печально ответила:

— Эльдар Александрович, ну я же знаю, как у нас опять получится. Вы вызовете меня на пробы, я опять там все провалю — и в итоге вы снова будете снимать кого-то другого…

Рязанов перебил ее:

— Нет, Света, никаких проб не будет. Я впервые добился такой уникальной привилегии, что могу сразу снимать того, кого хочу. И вот я предлагаю тебе одну из главных ролей. Не пробоваться, а уже играть, сниматься, понимаешь?

Немоляева не верила своему счастью. На съемках у нее тоже не сразу все получилось, но Рязанов ни разу не усомнился в этом выборе — и после «Служебного романа» Светлана надолго вошла в число регулярно снимаемых им актрис.

«В работе со мной как режиссер Рязанов был очень деликатен, ироничен и доброжелателен. Репетируя, говорил: „Света, Света, не старайся так, это тебе не театр, не надо работать на галерку“. Я страшно волновалась, что у меня получается на экране, я ведь давно не снималась в кино. И так вовремя мне позвонила его жена Ниночка Скуйбина и сказала, что Элик очень доволен моими съемками на натуре. Это было как раз то, что мне было нужно, чтобы успокоиться.

На съемках картины он был строг, пунктуален, придирчив, требователен, но в то же время был большим безобразником, даже хулиганом, в силу своего веселого добродушного характера.

Когда однажды я появилась на съемках с огромным сине-желтым фингалом под глазом и объяснила, что это результат несчастного случая, то Рязанов мне якобы не поверил и тут же громогласно спросил, за что мне так врезал Саша (мой муж). А гример отвела меня в сторону и сказала, чтобы я отказалась сниматься, потому что загримировать она меня не сможет. Однако Рязанов меня очень долго и настойчиво уговаривал, и сниматься я все-таки стала. Все прошло благополучно, но в конце съемочного дня Рязанов ко мне подошел и сказал: „Кто бы тебя ни упрашивал, даже твой любимый режиссер, никогда не соглашайся сниматься с таким фингалом“, — засмеялся и ушел. Конечно, в такой атмосфере, которую он создавал, было радостно и легко работать».

Почти все актеры, сыгравшие в «Служебном романе», были как бы «напрашивающимися», то есть по своим психофизическим данным идеально соответствующими персонажам пьесы. Это относится и к Людмиле Ивановой, служившей с Андреем Мягковым в театре «Современник» и именно им порекомендованной на роль Шуры. И сегодня этот образ, сыгранный Ивановой, остается самим воплощением энергичной, назойливой, подчас невыносимой советской общественницы.

Лишь своей новой любимице Лие Ахеджаковой режиссер доверил в «Служебном романе» роль, казалось бы, априори ей непредназначенную. В пьесе о секретарше Верочке устами авторов сказано, что она «гордится своей внешностью, и на это у нее есть основания». Резонно было бы пригласить на эту роль кого-нибудь вроде Ларисы Удовиченко, в те годы как раз и специализирующейся на образах юных недалеких красоток. Однако Рязанов предпочел перекроить Верочку под Ахеджакову — и Брагинский был с ним солидарен в этом намерении.

«Мы с соавтором трансформировали образ, — писал позже Эльдар Александрович, — постарались „надеть“