– Нет, не пойми меня неправильно, ночь была великолепна. – Она обводит взглядом комнату в поисках бюстика. – И видит бог… – Ищет в скомканных простынях, заглядывает под кровать, снова заходит в ванную. – Может быть, мы могли бы заняться этим снова, но надо будет… Где же мой чертов бюстгальтер? – Она уже почти решает оставить поиски, когда до нее доходит, что есть одно место, где она еще не искала. Она делает три быстрых шага к Вэли.

– Давай, Ромео, вставай, – приказывает девушка. – Мне нужен мой бюстгальтер. И я подозреваю, что он у тебя.

Парень не двигается.

– Давай, лентяй. Просто сядь. Все остальное сделаю я.

Видя, что Вэл продолжает лежать неподвижно, Беа пытается его потрясти, но тут же отдергивает руку. Mierda!

– Вэл? – Пальцы Беа все еще ощущают холод его кожи. – Это что, какая-то игра?

Она ждет. Никакой реакции, никакого ответа. Ведь даже такой морально травмированный парень, как Вэли, не стал бы так шутить, верно?

– Пожалуйста, Вэл, пожалуйста, скажи мне, что это какая-то извращенная игра.

Но он ничего не говорит, и она знает, почему. Когда Беа встает рядом с ним на колени, она уже уверена. Вэли не шевелится, не дышит. Он ум… Она не может заставить себя использовать это слово.

Девушка медленно встает с колен. Что же делать? Вызвать врача? Слишком поздно. Вызвать «Скорую»? Бесполезно. Коронера[52], гробовщика, полицию?

Беа делает шаг назад, ей хочется сейчас оказаться где угодно, только не здесь.

Mierda!

Она закрывает лицо руками. Ей хочется кричать, плакать, рыдать, но она не может. Ей надо держать себя в руках, нельзя терять самообладания, иначе ей придется туго. Каким-то образом Беа знает, что в этом виновата она. Ее мама права, она являет собой зло, и ей надо быстро убраться отсюда, так никого и не вызвав. Прямо сейчас. Слава богу, что она сняла номер на вымышленное имя. Но как же ее бюстгальтер?

Беа зажмуривает глаза.

Mierda! Mierda! Mierda!

Когда девушка открывает глаза опять, ей улыбается удача – она видит свой темно-красный бюстгальтер, зацепившийся за большой палец его ноги. Странно комический штрих в трагической ситуации, думает Беа и невольно улыбается.

У нее уходит слишком много времени на то, чтобы отцепить его, потому что поначалу она пытается сделать это, не касаясь ноги Вэли. Она все еще ощущает холод в кончиках пальцев от прикосновения к его плечу, и ей совсем не хочется дотрагиваться до него снова. Повозившись немного, Беа все же смиряется с тем, что придется коснуться его тела. Она задерживает дыхание, прикусывает губу и, одной рукой подняв его холодную мертвую ногу, второй берет свой бюстгальтер и тянет его. Взгляд Беа задерживается на волосках на пальцах ноги Вэли, и от их вида на глазах у нее почему-то выступают слезы. Еще минута возни, лиф отцепляется, и девушка прижимает его к груди.

Она уже собирается бежать прочь, но вместо этого подходит к изголовью кровати, чтобы попрощаться. Он не такой уж урод. В нем есть что-то почти красивое. Беа наклоняется, чтобы пожелать Вэлу доброго пути в загробный мир, ей хочется сказать что-то глубокое и проникновенное, но ничего не приходит в голову. Вместо этого она кладет левую ладонь на его грудь над сердцем.

– Прощай, Вэл.

Когда ее теплая рука касается его холодной кожи, Беа бьет электрический разряд, сбросив ее с кровати и отбросив к стене. Ее спину пронзает боль, затем медленно проходит. Она издает долгий тихий стон. Посмотрев на свою левую ладонь, Беа видит, что на ней выжжена отметина – тонкая, красная, змеящаяся от указательного пальца к запястью. Какого черта? Медленно проводит по отметине большим пальцем. Странное дело, хоть та и горяча на ощупь, она не болит. На минуту Беа охватывает изумление и трепет от осознания той нежданной, ошеломительной силы, которая сотворила эту метку. На минуту Вэли оказывается забыт.

Беа закрывает глаза, прижимает ладонь к лицу и вспоминает. Она сидит верхом на Вэле, он блаженно улыбается в преддверии оргазма и стонет, когда она упирается ладонями в его грудь. Его сердце бьется все чаще, все сильнее. Она усиливает хватку, и у него перехватывает дыхание. Девушка держит в руке его жизненную силу и хочет ею поиграть. Какой в этом вред? Беа сжимает и отпускает, Вэли тяжело дышит и стонет. Он получает от этого такое же удовольствие, как и она. Беа этого не замечает, вернее, замечает не сразу, но ее рука становится горячей, влажной и тяжелой, как будто держит его трепещущее сердце, и внезапно она чувствует в себе такую силу, какой не могла и представить. Эта сила течет сквозь нее, как электрический ток.

Беа кричит. Биение сердца прекращается. Тяжелое дыхание тоже.

Она открывает глаза и видит Вэли, неподвижно лежащего под простыней, его живот натягивает хлопковую ткань, из-под нее виднеются два волосатых пальца ноги. Шок и трепет, раскаяние и горе раздирают все то, что она считала хорошим и настоящим, разрывают все в клочья. Беа сидит среди нагромождения этих обрывков, страстно желая заново сшить их воедино, и начинает плакать. Сначала она плачет тихо, слезы беззвучно текут и текут по ее щекам. Затем ее захлестывает пронзительное горе, и судорожные, раздирающие рыдания сотрясают ее опять, опять и опять.

1.33 пополудни – Голди

Когда я прихожу в отель, у входа стоят две кареты «Скорой помощи». Вдруг что-то случилось с Лео? Да нет, наверняка нет, что за нелепость. Лео несокрушим. Должно быть, кто-то из постояльцев подавился своим непомерно дорогим английским завтраком или же у какого-то пожилого толстого богатея случился инфаркт – как-то раз такое произошло во время моей смены.

Перескакивая через ступеньки, я взбегаю по лестнице и вваливаюсь в вестибюль. Фельдшеры везут мимо меня тележку с мертвым телом – не вижу его лица, все закрыто гостиничной простыней, превратившейся в саван. Он – тело слишком длинно и объемисто для женщины – видимо, умер во сне. Должно быть, это и впрямь был инфаркт. Пройдя мимо каталки, я думаю о ма, о том, как нашла в кровати ее холодное мертвое тело.

Рядом с мертвецом вижу девушку – худенькую, невысокую, со смуглой кожей и ореховыми волосами. Она красива той эффектной красотой, которую обычно видишь только на сцене или на экране, но не в жизни. Я ее где-то видела, наверное, на экране телевизора. Надо думать, она какая-то знаменитость, наверняка так оно и есть, иначе почему я так уверена, что знаю ее? Просто мне никак не удается вспомнить ее имя. Как ни странно, она не кажется мне незнакомой, чужой, меня почему-то тянет к ней. Хочется с ней заговорить, хотя вряд ли известным людям нравится, когда с ними пытаются заговорить горничные в отелях. Но я не заговариваю с ней не поэтому, а потому, что она выглядит такой испуганной и потрясенной, что мне становится понятно – она любит мужчину под белой простыней, и она только что потеряла его.