оказывался в подземном туннеле, где навстречу ему мчался громыхающий дракон. Он оказывался внутри крохотной клетки, носившейся вверх и вниз с непостижимой уму скоростью. Он находился на самом верху сверкающей серебром лестницы, которая уходила у него из-под ног. Его костыли отлетали куда-то в сторону, и он падал ничком. В этом месте он просыпался, обливаясь потом от ужаса.

Затем он засыпал вновь, и начинался другой сон, полный совсем иных образов. Он слышал протяжный жалобный крики звук бьющих по воздуху огромных крыльев. Он знал, тем не менее, что это не птица, хотя перед самым концом сна ему удавалось уловить взглядом что-то вроде черных перьев.

Ночи были долгими и тревожными — особенно после каждого из частых приездов отца. В эти дни Фалько особенно недоставало Гаэтано. Братья и прежде не раз делились мыслями о своем отце. Нелегко было принадлежать к семье ди Кимичи и вдвойне нелегко быть сыновьями отца, чьи дела у всех на виду, так что закрывать на них глаза просто невозможно. Тем не менее, Фалько любил отца и знал, что отец его любит. Теперь же, когда герцог уезжал, Фалько думал о том, не в последний ли раз он видит отца, а с любимым братом он уже успел попрощаться.

* * *

В Беллеции Гаэтано продолжал вести двойную жизнь, проводя вечера с герцогиней, за которой он предположительно ухаживал, а дни — с кузиной, которую он по-прежнему любил точно так же, как в те времена, когда они были совсем детьми.

Понемногу, однако, чувства его к Арианне менялись. Также, как и ее чувства к нему. Он был приятным и остроумным компаньоном, много знающим и умеющим развлечь собеседника. Чем больше Арианна проводила с ним времени, тем меньше думала о его непривлекательной внешности. По правде говоря, она обнаружила, что ждет вечерних встреч с Гаэтано. И хотя она остро ощущала отсутствие Лючиано, было приятно отдохнуть в обществе знатного тальянца, которому не надо объяснять, в чем состоят роль и обязанности герцогини. Арианне приходилось теперь напоминать себе, что отец Гаэтано нес, судя по всему, ответственность за покушение на ее мать.

Гаэтано тоже помнил об этом. Ему были хорошо известны слухи о том, что герцог Никколо приказал кому-то устроить взрыв, разорвавший в клочья мать Арианны. Это делало намерение женить Гаэтано на дочери убитой еще более отвратительным и еще более характерным для герцога.

— Какого ты мнения об этом юном отпрыске наших врагов? — спросила однажды вечером сидевшая за обеденным столом гостья Родольфо. На ней была темных цветов одежда с закрывающей лицо легкой вуалью, одежда, которую обычно носят тальянские вдовы. Правда, ее кобальтово-синее платье было великолепно скроено, а браслет украшен сапфирами.

Регент заметно нервничал.

— Ты же знаешь, что тебе не следует бывать у меня, Сильвия, — проговорил он негромко. — Риск слишком велик.

— Я видела его на канале с той глупенькой девицей, которая соперничала с Арианной на выборах, — проигнорировав замечание регента, сказала Сильвия. — Но и к герцогине он стал, мне кажется, достаточно внимателен.

— Симпатичный молодой человек, — сказал Родольфо. — Ничуть не похож на отца или двоюродного брата, который был здесь послом. Однако мне кажется, что он по-прежнему повинуется полученному приказу, а не своим чувствам.

Гостья наклонила голову.

— Быть может, именно так и должны поступать люди его и Арианны ранга. Думать следует о вещах более важных, чем какая-то щенячья любовь.

— Ты всерьез предлагаешь принять его предложение? — спросил Родольфо.

— Я предлагаю, чтобы ты и Арианна хорошенько обдумали всё, прежде чем отвергнуть его, — ответила Сильвия. — Мне Ди Кимичи никогда не предлагали выйти за одного из них замуж. Тут есть над чем подумать.

В пятницу, почти через две недели после отъезда в Девон, Джорджия и Алиса сели в поезд, благополучно доставивший их на Паддингтонский вокзал. На следующий день у Джорджии был назначен урок в школе верховой езды и девочке не хотелось пропускать его. Ей и так уже пришлось договариваться, чтобы его перенесли с предыдущей пятницы на эту. Было уже первое августа, и до окончательного перемещения Фалько оставалось всего несколько дней.

Было как-то странно вновь возвращаться домой. Мора, Ральф и Рассел должны были всё еще быть на работе, и девочки, доехав до Ислингтона, распрощались на выходе из метро, договорившись снова встретиться в воскресенье.

Джорджия вошла в пустой дом, казавшийся словно бы незнакомым — и не Девон, и не Ремора. Джорджия ощущала себя здесь гостем. Только поднявшись в свою комнату и увидев знакомые плакаты и рисунки, она почувствовала, что и впрямь вернулась домой. «Надо будет сегодня же,» решила она, «установить вместе с Лючиано окончательную дату перемещения Фалько».

Никколо ди Кимичи, вознамерившись найти Энрико, направился в конюшни дворца в Санта Фине. Там Энрико, как правило, торчал целыми днями, болтая о чем-нибудь с Нелло.

— Как поживает новая лошадка? — спросил герцог у них обоих.

— Быстро подрастает и крепнет, — ответил Нелло.

— Гораздо быстрее с тех пор, как я начал давать ей летать по ночам, — добавил Энрико. — Теперь уже не на корде, а со мною на спине. Ну, должен вам сказать, это и ощущение!

— Не сомневаюсь, — сказал герцог. — Может быть, я останусь здесь на ночь и сам испытаю его.

— Э-э… — протянул Энрико, — Большой вес она пока что поднять не может — растет еще только. Худенький коротышка, вроде меня, это еще куда ни шло, но такого рослого и тяжелого мужчину, как ваша светлость, ей пока не поднять.

— Ладно, сейчас это не так уж важно, — сказал Никколо. — Я пришел поговорить совсем о другом. У моего сына сейчас почти каждый день бывают гости. Я хочу, чтобы ты выяснил, кто они такие и почему он так сблизился с ними.

Энрико кивнул.

— Я знаю, кто они, ваша светлость. Они приезжают из Овна, но, по крайней мере, один из них на самом деле из Беллеции. Это Лючиано, ученик регента.

— Да, — сказал Никколо. — Я видел его, когда мои сыновья водили меня в округ Овна, чтобы послушать игру Дзинти. Его отец