Шрифт:
Закладка:
Стыд больше не жжет меня, осознание не ослепляет ярким светом. Привычная картина мира потрескалась, как глина на жарком солнце. Завтра в пять утра рабы пойдут работать в полях. А я буду спать. Они будут гнуть спины уже три часа, когда я проснусь. Солнце ударит им в затылок, пока я буду умываться и завтракать. Страдания. Мир Америки соткан из страданий одних и наслаждения других. Он, как полотно: яркая, красивая картинка спереди и блеклые нитки сзади.
– Я не могу быть свободным ценой неволи тысяч людей… – шепчу я.
Это новый страх, еще хуже прежних. Все эти дни я думал лишь о Ридах, скачках, лошадях. А тем временем мой мир разлетелся, как стул о спину Колтона. Неужели все, чем я жил, – ложь? Родись я рабом, был бы я тем же Франческо, с теми же мыслями и мечтами? Как бы я жил, годами возделывая чужую землю? Не могу сказать, кто сильнее, храбрее и терпеливее, я или раб. Им терять нечего, мне – целое ранчо. Темнокожий, у которого нет ничего, и белый господин – у кого свободы больше? Можно ли ее вообще измерить? Отец учил меня не лезть в политику, не думать о янки вообще. Так я и жил, считая всю эту болтовню об освобождении рабов чепухой, бредом. Но Грегори словно столкнул меня с этого обрыва.
И я разбился. Кто же я? Я свободен как ветер? Или я пес на цепи?
– Прости, Франческо, я не хотел. – Грегори уже кажется спокойным. Его глаза погасли, слезы высохли. А я? Сколько я мечусь среди своих мыслей? Не удивлюсь лучам рассвета. – Но я, если честно, никогда не пугался так сильно.
– Что? Никогда не видел, как бьют рабов? – шепотом спрашиваю я и опускаю голову. Смотреть на Грегори тяжело, как никогда. Он мой палач, он мой проповедник на этой роковой горе.
– Видел, особенно на Юге… Мы много путешествовали. Испугался из-за тебя. Думал, что на Диком Западе этого не будет. Что ты не из тех хозяев, которые ни во что не ставят жизни рабов. – Я слышу шаги. – Подними глаза, Франческо.
– Грегори…
– Кто ты, Франческо? – тихо спрашивает он.
– Я Франческо Дюран, сын своего отца и все… все на этом. – Мой ответ вызывает у него улыбку. – Что?
– Мне нравится ответ. Я тот, кто я есть, и ничего более. Прожить свою жизнь, не лезть в чужую. Появиться на свет с предназначением, жить ради близких и умереть стоя, умереть героем. И ничего более…
Я открываю рот, но Рей неожиданно кладет Грегори голову на плечо и фыркает.
– Кажется, кое-кто устал, – говорит он, и я не понимаю, кому именно.
Я, между прочим, тоже с ног валюсь!
– Тогда пошли. Зажжешь огонь? – Я достаю из одной седельной сумки факел и протягиваю Грегори. – Боюсь, что мы убьемся.
– Все будет хорошо, бери коней и следуй за мной. – Он улыбается и зажигает спичкой факел. – Я храбрее, чем может показаться. Пошли.
Пещера оказывается огромной. Факела недостаточно, чтобы рассмотреть все ее ходы и выходы. Как мы с братьями раньше не додумались тут все исследовать? Хотя, кажется мне, Джейден не просто так направил меня сюда. Где-то журчит вода, и, могу предположить, под горой проходят подводные течения. Река у подножия питается именно ими.
Путь, к счастью, не занимает много времени. Усталость превратилась в паутину, которая ложится на плечи, кутает в кокон, склоняет остановиться и уснуть прямо на месте. Но мы идем упорно – и, выйдя, получаем награду в виде большой поляны. Даже света луны не хватает, чтобы разглядеть деревья и кустарники. Надеюсь, тут нет диких животных. Встретиться с пумой не входит в мои планы. Хотя, если ни Алтей, ни Рей не боятся, скорее всего, здесь спокойно. Ну разве что пара козлов в кустах.
Мы с Грегори, например.
Грегори идет куда-то влево и неожиданно тушит факел в воде. Я даже не заметил озера, раскинувшегося поблизости!
– Осторожно, не искупайся! – смеется он. – Какой же ты иногда нерасторопный! Давай разобьем лагерь здесь? Ничего не вижу, а тратить факелы нет смысла. Кажется, вон там есть хворост… соберешь? Я пока поставлю палатку.
– Хорошо.
Пока я собирал хворост, Алтей и Рей улеглись неподалеку. Лошади спят большую часть времени стоя, но мы их сегодня загнали и еще заставили взбираться на гору. Неудивительно. Им-то не будет холодно к утру… Краем глаза я смотрю, как Грегори забирает из седельных сумок вещи, но коням хоть бы что. Устали. И доверяют ему: не каждая ведь лошадь ляжет на землю в незнакомом месте.
Рассыпав хворост во второй раз, я понимаю: буду глазеть по сторонам – никогда не выполню свою задачу. В итоге я успеваю сходить туда-сюда несколько раз и приношу веток, которых хватит дней на сто, но и тогда не могу остановиться. Я боюсь оставаться с Грегори. Он, может, уже и забыл о нашем непростом разговоре, а я все кручу в голове его слова, вижу испуганное и потерянное лицо. Но выбора нет. Палатка расставлена, первые ветки загорелись. Грегори возится с костром.
– Франческо… Ты собрался жить здесь до весны? Заканчивай. Иди сюда, я достал немного бобов, перекусим и на боковую. Франческо?
А ведь он наверняка понимает, о чем я думаю.
– Да иду, я иду! – Вот приставучий! – Спасибо. Спать хочется жутко.
– Согласен, – кивает он. – Завтра посмотрим, что здесь и как. Уверен, красивое место. – И он начинает есть бобы.
– Не сомневаюсь.
Я сердцем чувствую, что Грегори не злится на меня. Он, наверное, и до этого не злился, скорее переживал. Но едим мы все в той же тишине, смотрим, как пламя пожирает хворост и взамен дает спасение от сырой прохлады. Стоит Грегори прикончить порцию бобов, как он залезает в палатку – и вот я уже слышу его сопение. Так быстро уснул, что не верится.
А вот мне не спится. Я все думаю. Куда завела меня жизнь? Из обычного ранчеро превратила в первопроходца и художника, который пытается вспомнить, каким оттенком сияла изумрудная трава в ночи.
До скачек считаные дни. Я не знаю, что произойдет с утра. Жизнь покатилась кубарем и остается только плыть по течению. Я спрятался с Реем в горах. Что мне еще сделать? Осталось только взять отцовское ружье и
