Шрифт:
Закладка:
Но сама мысль о смерти не вызывала у нее страха. В настоящий момент неудобства настолько занимали ее, что смерть оставалась чем-то отдаленным и гипотетическим. И кто знает, что это на самом деле? Увидит ли она яркий свет в конце туннеля, услышит арфы, входя в жемчужные врата, или просто угаснет? Когда ей случалось задуматься об этом, она представляла себе смерть сродни сну без сновидений, вот только пробудиться от него уже не получится никогда. И само собой, ей будет все равно, что она не проснется – просто потому что такие категории, как «все равно» или «не все равно», в смерти невозможны.
Но вчерашние отчаянные попытки отметить праздники в последний раз ясно дали ей понять: она тяжело больна. Ей не хотелось, чтобы боль усиливалась, и не хотелось спать по восемнадцать часов в сутки. И на то, и на другое у нее просто нет времени. Больше всего она желала дожить нормально до самого конца, но у нее уже крепли подозрения, что исполнить это желание не получится.
В ванной она надела цепочку с подвеской, натянула термобелье и свитер поверх него, подумала, не надеть ли джинсы, – но какой в этом смысл? В пижамных штанах удобнее, на них она и остановила выбор. И наконец, сунула ноги в теплые пушистые тапочки, а на голову нацепила вязаную шапочку. Термостат был установлен на двадцать четыре градуса, но поскольку ее все равно слегка знобило, она включила в комнате обогреватель. Нет смысла беспокоиться о счетах за электричество: ей, похоже, ни к чему экономить в расчете на будущую пенсию.
Мэгги подогрела в микроволновке чашку воды и побрела в гостиную. Пила мелкими глотками и думала о том, на чем остановилась, рассказывая о своем прошлом Марку. Потом дотянулась до телефона и написала ему сообщение, зная, что он уже на работе.
Встретимся завтра в шесть в галерее, ок? Я расскажу вам финал истории, а потом сможем поужинать.
И почти сразу она увидела, как замерцали точки, указывая, что Марк отвечает на сообщение. Вскоре выскочил его ответ:
Жду с нетерпением! Берегите себя. Буду очень ждать. На работе все хорошо. Сегодня занят.
Она ждала, думая, что он добавит что-нибудь еще, но больше сообщений не приходило. Допивая горячую воду, она размышляла, как собственное тело решило бросить ей вызов. Порой нетрудно было представить, как меланома обращается к ней зловещим призрачным голосом: «В конце концов я заберу тебя, но прежде… Я буду сжигать твои внутренности и заставлять тебя чахнуть. Отниму у тебя красоту, украду твои волосы, лишу тебя часов бодрствования, и так до тех пор, пока от тебя не останется ничего, кроме пустой оболочки…»
Мэгги мрачно усмехнулась, представив себе этот воображаемый голос. Ну что ж, недолго ему звучать. И значит, возникает вопрос… как ей быть с собственными похоронами?
Этим вопросом она время от времени задавалась с тех пор, как состоялась ее последняя встреча с доктором Бродиган. Нечасто, но бывало, что эта мысль вдруг возникала у нее, как правило, в самые неожиданные моменты. Вот как сейчас. Она изо всех сил старалась не думать об этом – смерть все еще отдаленная и гипотетическая перспектива и так далее, – но после вчерашнего приступа боли это было уже невозможно.
Так как же ей поступить? Она полагала, что от нее, в сущности, ничего и не требуется. Родители или Морган наверняка обо всем позаботятся, другое дело, что ей не хочется взваливать на них такую обузу. И поскольку это ее похороны, она вправе высказать свое мнение. Но чего же она на самом деле хочет?
Только не типичных похорон, это ясно. Не надо открытого гроба, слезливых песен вроде «Wind Beneath My Wings»[19], и уж, конечно, длинных надгробных речей священника, который с ней даже не был знаком. Все перечисленное ей не по душе. И даже будь по душе – где проводить такие похороны? Ее родители захотят похоронить ее в Сиэтле, а не в Нью-Йорке, но ведь Нью-Йорк теперь ее дом. Однако она представить себе не могла, что вынудит маму и отца обращаться в нью-йоркское похоронное бюро и на кладбище или заказывать католическую заупокойную службу в незнакомом городе. Она вообще сомневалась, что ее родители способны справиться с такой задачей, а Морган, на которую в любом случае больше надежды, и без того хватает хлопот с детьми. Так что выход был лишь один.
Мэгги предстояло самой все организовать заранее.
Поднявшись с дивана, Мэгги нашла в ящике кухонного стола блокнот и коротко записала, какую церковную службу хотела бы в память о себе. Это занятие оказалось не таким угнетающим, как ей представлялось, – скорее всего, потому что она решительно отвергла все самые печальные подробности. Она перечитала написанное, и хотя понимала, что оно озадачит родителей, порадовалась, что сумела выразить свою последнюю волю. И написала памятку, чтобы не забыть связаться в новом году со своим поверенным и завершить начатое.
Из намеченных дел осталось выполнить всего одно.
* * *Ей требовалось подыскать подарок на Рождество для Марка.
В декабре она уже выплатила ему бонус, как и Луанн, но считала, что Марку причитается что-то сверх того, особенно после нескольких последних дней. Но что? Подобно большинству молодых людей, особенно тех, кто собирался продолжать учебу в магистратуре, он, вероятно, был бы особенно рад дополнительно подаренным деньгам. Господь свидетель, когда самой Мэгги было чуть за двадцать, именно денег она бы и хотела. И сделать такой подарок оказалось бы проще всего – достаточно выписать чек, – но почему-то это казалось ей неправильным. Она предвидела, что его подарком, приготовленным для нее, будет что-то личное, значит, и она должна придумать нечто подобное.
Она задалась вопросом, что нравится Марку, но отвечать было почти нечего. Он любит Абигейл и своих родителей, намерен посвятить себя религии, интересуется новейшим современным искусством, вырос в Индиане и играл в хоккей. Что еще ей известно о нем?
Ей вспомнилось их первое собеседование и то, каким подготовленным он явился, и наконец появился
