– Все нормально, – наконец выговорила она, хотя перед глазами все продолжало плыть.

– По вашему виду не скажешь, – возразил Марк. – Вы дрожите.

– Пакман… – пробормотала она, сделала еще несколько вдохов и наконец опустила руку. Медленными движениями она достала из сумочки флакон с обезболивающим, вытряхнула еще одну таблетку и проглотила, не запивая. Потом крепко зажмурилась и так стояла, пока не смогла дышать нормально, а боль не утихла, став терпимой.

– Часто такое случается?

– Чаще, чем раньше. И чем дальше, чем чаще.

– Я думал, вы потеряете сознание.

– Такого не могло быть, – возразила она. – И это было бы слишком легко, ведь тогда я не чувствовала бы боли.

– Напрасно вы шутите, – упрекнул ее Марк. – Я чуть было не вызвал скорую.

Услышав, как он взволнован, она выдавила из себя улыбку.

– Честное слово, теперь все в порядке.

Ложь, мысленно добавила она, но кому какое дело?

– Пожалуй, мне стоит отвезти вас домой.

– Я хочу посмотреть витрины и послушать рождественские гимны.

И это, как ни странно, была правда, хоть и звучала глуповато. Она понимала: если откажется сейчас, другого случая не представится. Марк, похоже, догадывался, о чем она думает.

– Ладно, – наконец сказал он. – Но если такое повторится, я сразу же отвезу вас домой.

Она кивнула, понимая, что ему это необходимо.

Они доехали до «Блумингдейла», затем до «Барнис», и наконец – до Пятой авеню, где каждый магазин, казалось, старался перещеголять соседние убранством витрин. Мэгги увидела Санту с эльфами, белых медведей и пингвинов в праздничных воротничках, искусственный снег всех цветов радуги, замысловатое освещение, выгодно подчеркивающее наряды и прочий товар, вероятно, оцененный в целое состояние.

К приезду на Пятую авеню ей полегчало, даже появилось ощущение легкости. Неудивительно, что от этих таблеток возникает зависимость: они и вправду действуют. Она крепко цеплялась за руку Марка, мимо них во всех направлениях спешили люди, несли пакеты с логотипами всех существующих на планете брендов. Во многие магазины выстроились длинные очереди покупателей, ожидающих возможности войти – озаботившись поисками подходящего подарка в последнюю минуту, они ничуть не радовались тому, что приходится торчать на холоде.

Туристы, думала Мэгги, качая головой. Люди, которые хотят вернуться домой с рассказами «вы не поверите, сколько там было народу» или «я битый час прождал, только чтобы войти в магазин», словно это знак отличия или подвиг. Наверняка ту же историю они будут повторять еще много лет.

Но как ни странно, прогулка казалась ей на удивление приятной – может, из-за охватившего ее чувства легкости, но главным образом потому, что Марка увиденное прямо-таки потрясло. Он продолжал крепко держать ее руку, но непрестанно вглядывался вперед поверх плеч и голов толпы, и то широко раскрывал глаза при виде Санты, мастерящего часы «Пьяже», то восторженно улыбался огромным северным оленям в сбруе от «Шанель» и в темных очках от «Дольче энд Габбана». Мэгги привыкла морщиться при виде образцов безвкусной коммерциализации праздника, но радостное изумление Марка заставило ее по-новому оценить творческий подход магазинов.

Наконец они добрались до собора Святого Патрика – вместе со множеством других гуляющих, явно прибывших на концерт. Толпа была так огромна, что распространилась на полквартала, и хотя певцов Мэгги не увидела, их было хорошо слышно благодаря расставленным перед собором огромным колонкам. А вот Марк был разочарован, и Мэгги подумала, что ей следовало предупредить его. Сразу же после переезда в Нью-Йорк она усвоила, что посетить какое-либо городское событие и увидеть его своими глазами – далеко не одно и то же. В первый свой год здесь она отправилась смотреть парад, который универмаг «Мейсис» устраивал в День благодарения. В итоге она несколько часов проторчала, притиснутая к какому-то зданию, в окружении сотен зрителей, и видела в основном чужие затылки. Чтобы разглядеть знаменитые воздушные шары, ей пришлось изо всех сил вытягивать шею, на следующее утро она так ныла, что пришлось записаться к мануальному терапевту.

Ох уж эти удовольствия жизни в большом городе.

Хор, оставаясь невидимым, тем не менее ласкал слух, и Мэгги с невольным удивлением принялась перебирать в памяти события последних нескольких дней. Она сходила на «Щелкунчика», украсила елку, отправила подарки родным, покаталась на коньках в Рокфеллеровском центре, увидела витрины на Пятой авеню, а теперь слушает выступление хора. И эти неизгладимые впечатления она приобретала вместе с тем, кто ей небезразличен, и вдобавок делилась с ним рассказами о своем прошлом, что поднимало ей настроение.

Но легкость постепенно улетучивалась, ее вытесняла усталость, и Мэгги поняла, что пора уходить. Она сжала руку Марка, подавая сигнал. К тому времени они уже прослушали четыре гимна, и он, повернувшись, начал осторожно выводить спутницу из толпы. Когда скопление людей наконец осталось позади, Марк остановился.

– Как насчет ужина? – спросил он. – Я охотно послушал бы оставшуюся историю.

– Пожалуй, мне бы надо полежать.

Он понимал, что уговаривать ее не стоит.

– Я поеду с вами.

– Ничего, доберусь сама.

– Как думаете, есть вероятность, что вы завтра зайдете в галерею?

– Скорее, побуду дома. На всякий случай.

– Я увижу вас в сочельник? Хочу отдать вам подарок.

– Вам вовсе незачем что-то мне дарить.

– Как это незачем? Это же Рождество.

Подумав, она наконец решила: почему бы и нет?

– Ну хорошо, – согласилась она.

– Хотите, встретимся на работе? Или поужинаем? Как вам будет удобнее.

– Знаете, что? А если я закажу ужин в галерею? И мы съедим его под нашей елкой.

– А можно мне узнать продолжение вашей истории?

– Не уверена, что вы в самом деле захотите. Праздничным оно не получится. Дальше все было очень печально.

Он повернулся, поднял руку, подзывая приближающееся такси. Когда машина затормозила, Марк без тени жалости на лице взглянул на спутницу.

– Знаю, – просто произнес он.

Вторую ночь подряд Мэгги спала в той же одежде, в которой выходила днем.

В последний раз за день она взглянула на часы, когда они показывали без нескольких минут шесть. Час ужина на большей части территории Америки, а почти во всем Нью-Йорке – все еще офисный рабочий день. Спустя более чем восемнадцать часов она проснулась слабая, изнывающая от жажды, но, к счастью, не чувствующая боли.

На всякий случай, чтобы приступ не повторился, она приняла единственную таблетку обезболивающего и побрела на кухню, где заставила себя проглотить банан и кусочек тоста, отчего ей немного полегчало.

После ванны она остановилась перед зеркалом, едва узнавая в отражении себя. Руки стали тонкими, как прутики, ключицы выпирали под кожей, как каркас палатки, по всему телу виднелись синяки, в том числе свежие, густо-лиловые. На ее лице, похожем на череп, выделялись глаза, как у инопланетянина, – блестящие и растерянные.

Все, что она читала о меланоме, а ей казалось, что она прочла о своем заболевании все, что только можно, свидетельствовало о том, что способа предсказать, какими будут ее последние месяцы, не существует.