– Я помню все, Кирыч. И всю тебя тоже.

Он ерзал на сиденье, и я уже дважды заметила, как его рука метнулась к нагрудному карману.

– Шампанское? – взволнованно предложил он.

– Не люблю вкус алкоголя.

– Даже на Новый год под бой курантов не чокаешься шипучкой?

– Мама ставит елку в июле. Под бой отбойного молотка, когда под окнами перекладывают асфальт. Про чокнуться можно пошутить?

– Можно, – кивнул он, протянув мне воду. – Чокаться с тобой – чистый кайф.

Надеюсь, я не ослышалась, и он не произнес «чпокаться».

Лимузин остановился. Сквозь стекла я видела бьющие по окнам прожектора, до нас доносилась музыка уличного оркестра.

– Как здесь громко… – смотрела я сквозь тонированное окно и не заметила, как Максим сполз с сиденья лимузина, оказавшись передо мной на колене.

– Хотел на балу, но лучше сейчас. Здесь. Пока темно и никого нет рядом.

Он вытянул руки, сгребая мои окоченевшие ладошки.

– Я люблю тебя, Кира Игоревна. И это навсегда. Люблю тебя любую. Когда ты засыпаешь на веранде кафе или в подвесных качелях. Когда не переносишь зеркала и носишь нижнее белье по три штуки. Когда метаешь ножи в бензобак, разрываешь стяжки о гвозди в бетоне, когда смотришь на меня, как сейчас. Когда держу, как сейчас, твои руки. И, – сунул он ладонь в карман пиджака, выуживая бархатную коробочку, – я хочу тебя спросить…

Но спросить он не успел.

И даже не успел распахнуть бордовый чехол, потому что еще до этого распахнулась дверца лимузина.

– Макс! Кира! Вы здесь! Наконец-то!

Усыпанная золотыми блестками от пяток до кончиков ресниц, в салон заглянула Полина – виновница торжества, – поправляя на волосах золотую корону, что врезалась в низкий потолок лимузина.

– Чего застряли?! Всю программу пропустите!

– Макс! Здорово! – отодвинул сестру Толик, пожимая Максиму руку, пока тот спешно пытался засунуть коробочку обратно в карман.

Оба растерянные, мы с Максом вышли из салона лимузина. Толик похлопывал Макса по плечу, Полина поволокла меня к подружкам, и, шествуя по золотой ковровой дорожке, мы с Максом потеряли друг друга из вида.

По бокам от променада выстроились люди на высоких ходулях, наряженные герцогами и маркизами. На головы нам сыпались белые лепестки вперемешку с серебристыми фольгированными дольками, похожими на снег. Воздушные пушки, установленные снизу, вздымали весь этот вихрь, обволакивающий непроницаемой стеной.

– Улыбочку!

Десятки камер приглашенных фотографов и видеографов пыхнули ослепительными лампами в глаза.

Неуклюже наступив на подол длинной юбки, я схватилась за руку Полины:

– Можно твой веер?

Закрываясь от вспышек, я ринулась в главный зал особняка.

– Кир? Порядок? – наконец-то разыскал меня Максим.

– Завтра снова появлюсь на сайте Коровина.

Спонтанно уехав в Нижний Новгород, я даже не успела просмотреть присланные им снимки.

– Завтра его сайта не будет.

– Он создаст новый. Не хочу про него. Мы все-таки на… втором в нашей жизни балу.

– Тогда будем танцевать?

– А это нормально?

– Что именно?

– Танцевать, когда на нас нет стяжек, а на окнах – решеток? – улыбнулась я. – И песни той тоже нет, которую ты напевал.

– Будет. Я про песню. Стяжки, как ты помнишь, по третьим понедельникам.

Он удалился к пульту диджея попутно, целуя воздух возле щек знакомых девушек и пожимая руки парням. Темп, с которым он продвигался к цели, был еще медленнее, чем наши прелюдии…

– Красавчик! Какой он красавчик! – подошла ко мне Полина, протягивая фужер с ярко-оранжевым коктейлем. – Безалкогольный! С морковным фрешем.

– Морковным?

Почему-то я вспомнила о дневниках Аллы, в которых она рассуждала о вкусе морковного пюре на ста тридцати листах.

Полина поправила постоянно падающую набок золотую корону (я была уверена, она вся была сделана из чистого золота), смущенно отвечая:

– Родители не хотели устраивать праздник. Половину гостей их предки не отпустили. Я же всех пригласила, кто был на яхтах. А кого-то заперли дома.

– Боятся токсина.

– Ты тоже боишься? Поэтому ничего не пьешь?

– Меня как-то раз отравили рогипнолом на вечеринке, Поль. С тех пор я пью только воду в закупоренных стеклянных бутылках.

– А почему в стеклянных?

«Вкуснее жевать», – пронеслось черным юмором в голове.

– Стекло не проколоть иголкой. Не влить и не подмешать всякую дрянь.

– А кто тебя отравил? Его поймали? Маньяк, да?

– Думала, что Максим, но оказалась Роксана, приревновавшая его ко мне, хотя они давно расстались на тот момент.

– Ого! Ну и страсти у вас! Вот бы мне так…

– Что именно?

– Влюбиться, как вы, ребята… Как он на тебя смотрит, Кира! Ты счастливая. Максим Воронцов ни на кого так не смотрел, я с ним не через одну Швейцарию пропутешествовала!

– У вас был…

– Роман? – округлились ее глаза. – Никогда! Он же с Толиком дружит, и, зная, кто такой Макс, ни один брат такого парня к своей сестре не подпустит. То есть, – смутилась она, – кем он был. Сейчас я его не узнаю… В хорошем смысле.

Оркестр под диджейскую обработку заиграл мелодию, которую Максим напевал в подвале, когда мы бесились и танцевали так усердно, что не заметили штурма.

Или нам просто было на него наплевать. Похищенные или на свободе, главное, мы были вдвоем. Рядом друг с другом.

Полину пригласил танцевать одетый австрийским канцлером парень с накладными бакенбардами, а я, вернув стакан морковного фреша на поднос, опустила ладонь в протянутую Максимом руку.

Мы оказались на танцполе.

Может, хоть со второй попытки мой первый-второй бал оставит нежные воспоминания. Шрамы от стяжек потихоньку затягивались, концентрация токсина в моей крови падала, глаза Максима не превращались в яичницу, секрет страсти Камиля к моему уху был раскрыт, дневники и юбки Аллы расшифровывались, и никто из горожан не убил себя безумным, варварским способом.

В целом день был очень хорошим, предрекая такие же вечер и ночь.

Ах да, оставалась только тайна бордовой коробочки в нагрудном кармане Максима.

– Макс, – положила я руку на выпуклое место его смокинга (и нет, не на брюках, а на нагрудном кармане), – ты не спешишь? Не слишком быстро?

– Я разве… такое было? Пни меня в следующий раз, чтобы замедлился!

Он убрал выпущенную прядь мне за ухо, оставив руку на подбородке, и приподнял его.

– Внутри футляра ключ. От коттеджа, где мы провели те выходные после катера. Я купил его для нас.

– Ты купил дом?

– В нем воспоминания. Самые прекрасные, и пусть их будет больше.

– Хорошо, что тебя не привлекла халупа в лесу.

– Узнавал. Ее купить не разрешили. Земля относится к какой-то аграрной фирме местного района.

Максим сунул в карман руку и достал из коробочки серебряный ключ. Сквозь отверстие ключа была продета цепочка-брелок, на котором