он будет гордиться ее антифашистской позицией. Но он пришел в ярость. «Ты совсем сошла с ума?! Мы живем в диктатуре. Общество не знает о газовых камерах и крематориях». Если кто-то донесет гестапо, власти заинтересуются, откуда Эмми Бонхёффер узнала о происходящем. А это поставит под угрозу не только их с мужем жизни, но и жизнь Ганса фон Донаньи, потому что он единственный из родных и друзей, у кого есть доступ к подобной информации.

Клаус сказал жене, что рядовой гражданин не может противостоять нацистскому правительству. Не стоит вести битву, в которой невозможно победить. «То, что ты сделала, равносильно самоубийству».

У Клауса Бонхёффера были основания для подобной бдительности. Заговорщики знали, что власть все больше опасается внутреннего врага. В октябре Донаньи и Дитрих Бонхёффер отменили поездки по стране, поскольку один из надежных источников в СС, Артур Небе, сообщил, что гестапо пристально следит за ними. Двадцать седьмого ноября Донаньи вылетел в Италию, что не должно было вызвать подозрений. Он хотел предупредить советников Папы Римского о расследовании дела о черном рынке, которое привлекло нежелательное внимание к абверу и, возможно, к его связям с Ватиканом.

Дела Шмидхубера шли неважно. Донаньи и Остер предложили затаиться на время. Он с женой покинул Мюнхен и остановился в небольшом городке в Тирольских Альпах, но 31 октября 1942 года итальянская полиция арестовала его по требованию немецких властей. Его экстрадировали и, поскольку он был офицером-резервистом люфтваффе, поместили в военную тюрьму в Мюнхене. Примерно в то же время, когда Донаньи вылетел в Рим, Шмидхубера перевели в штаб гестапо в Берлине для более сурового допроса — это сулило большие неприятности.

Были и другие причины для беспокойства. За несколько недель до перевода Шмидхубера в Берлин полковник Манфред Рёдер, судейский юрист люфтваффе, допрашивал Донаньи о деле, связанном с черным рынком. Судейские юристы выполняли в военных судах разные обязанности, но чаще всего были следователями и прокурорами. Донаньи знал, что Рёдер — человек злобный и весьма агрессивный. Плохо, что дело Шмидхубера попало в его руки. Меньше всего Гансу фон Донаньи хотелось, чтобы делами абвера занимался человек, заслуживший прозвище Ищейка Гитлера[553].

Рёдера занимал вовсе не Шмидхубер. Больше всего ему хотелось выявить базирующуюся в Берлине группу предателей и шпионов. Россыпь звезд в созвездии антифашистских ячеек, действующих в Германии, Бельгии, Франции и Швейцарии, необходимо уничтожить. В гестапо эти ячейки называли «Красной капеллой». В этом была своя логика. Большинство групп имели доступ хотя бы к одному коротковолновому радиоприемнику. Радисты связывались с помощью азбуки Морзе и сигнала, напоминающего наигрывание мелодии на пианино или рояле. Рации называли роялями, радистов — пианистами, лидеров групп — дирижерами, а сами группы — оркестрами[554]. Некоторые заговорщики испытывали симпатии к политике Советской России и имели связи в СССР, другие — нет. Поскольку красный цвет ассоциировался с коммунистической партией, а нацисты ненавидели большевиков, заговорщиков-«оркестрантов» стали называть «Красной капеллой».

Одним из берлинских «дирижеров» был Арвид Харнак. Его арестовали, и он ожидал суда в штабе гестапо на Принц-Альбрехтштрассе. В подвале этого здания имелась «домашняя тюрьма» на тридцать девять камер. В одной из них держали Вильгельма Шмидхубера. Харнак был племянником видного лютеранского богослова и историка Церкви, жившего неподалеку от Паулы и Карла Бонхёффер, Адольфа фон Харнака[555]. Обе семьи входили в круг берлинской интеллигенции и хорошо друг друга знали. У них были и общие корни: Арвид был дальним кузеном Дитриха и Клауса Бонхёфферов.

Дело «Красной капеллы» стало первым в нацистской Германии делом о группе Сопротивления. Большинство адвокатов не хотели иметь с этим ничего общего, поэтому семья Харнак обратилась к Клаусу Бонхёфферу. Не согласится ли он представлять интересы Арвида в суде? Вне всякого сомнения, семья пребывала в отчаянии — Клаус был юристом «Люфтганзы» и не занимался уголовными делами[556]. Клаус отказался — слишком уж рискованно. Если прокуроры заинтересуются им, вскроются его собственные связи с Сопротивлением. Для Клауса Бонхёффера участие в процессе «Красной капеллы» стало бы настоящим самоубийством.

Арвида Харнака с женой арестовали в сентябре. Милдред Фиш Харнак была гражданкой США, уроженкой Милуоки. Они познакомились и поженились в середине 1920-х, когда Арвид по стипендии Рокфеллера работал в Висконсинском университете в Мадисоне. В Германию супруги уехали в 1929 году. Милдред писала докторскую диссертацию по американской литературе, преподавала, занималась переводами. Юрист Арвид работал в Министерстве экономики.

Харнаки были вхожи в круг берлинской интеллигенции. Их знали художники, писатели, преподаватели и чиновники… Когда канцлером стал Гитлер, многие представители богемы обратились к политике. Участники салонов стали распространять антифашистские листовки. Арвид Харнак нашел родственную душу — Харро Шульце-Бойзена, молодого лейтенанта люфтваффе. Со временем участники салона, в который были вхожи Харнаки, занялись настоящим шпионажем. Накануне июньского вторжения Гитлера в Россию Харнак передавал информацию об экономике, торговых соглашениях и военных планах Германии в американское посольство[557]. У него сложились приятельские отношения с разведчиком советского посольства в Берлине[558]. Харнак познакомил его с Шульце-Бойзеном. Советской разведке передавали ценную информацию — например, о том, как Вильгельм Канарис сумел сделать агентом абвера начальника генерального штаба Шарля де Голля. Несколько месяцев Харнаки передавали секретные данные о планах неожиданного вторжения в СССР: какие железные дороги будут бомбить, кого поставят управлять оккупированными территориями. В середине июня они предупредили русских о том, что вторжение произойдет со дня на день.

Первые звоночки от шпионской сети абвер получил летом 1941 года. Большим достижением стал перехват зашифрованных радиосообщений Москвы и советского агента в Брюсселе. В этих сообщениях упоминалась группа Харнака и Шульце-Бойзена в Берлине[559]. Спустя год гестапо провело расследование. Осенью 1942 года 120 человек арестовали[560]. Семьдесят пять подозреваемых обвинили в измене, в том числе Харнака и его жену. Вскоре Арвид узнал, что такое «интенсивные допросы», проводимые на верхних этажах штаба гестапо. Допросы были настолько интенсивными, что как минимум один из отчаявшихся узников попытался выброситься из окна. Другой разбил очки и попытался покончить с собой, проглотив осколки. Харнака периодически приводили в «комнату Сталина» — «уютную» камеру пыток на верхнем этаже, где его избивали кнутами, выламывали пальцы и зажимали ноги в испанском сапоге.

Харнаки, лейтенант Шульце-Бойзен, его жена и два армейских офицера вошли в число двенадцати обвиняемых, чьи дела рассматривали совместно на первом суде по делу «Красной капеллы»[561]. Поскольку трое