Бонхёффер никогда прежде не влюблялся, но был уверен, что Мария фон Ведемейер создана для него. Он ухаживал за ней все лето и осень — очень деликатно и церемонно. Это был роман в письмах, своего рода почтовый менуэт, исполняемый «фройляйн фон Ведемейер» и «пастором Бонхёффером» — так они обращались друг к другу в письмах. Все изменилось в октябре. У Рут фон Кляйст-Ретцов обнаружили заболевание глаз. Требовались анализы, операция и послеоперационный уход. Она решила оперироваться в больнице Святого Франциска в Берлине и попросила Марию пожить у тети и побыть ее компаньонкой и сиделкой.

Мария согласилась. К ее удивлению, пастор Бонхёффер очень часто заходил в больницу. Когда он навещал бабушку, Мария долго беседовала с ним. Как-то днем он пригласил ее вместе пообедать в кафе «Алоиз» — пожалуй, самое безопасное место в Германии. Хозяин, Алоиз Гитлер, был сводным братом Адольфа.

В середине октября племянник Бонхёффера, Ганс-Вальтер Шлейхер, получил повестку. Рюдигер и Урсула Шлейхер жили рядом с родителями Дитриха. Они устроили проводы сыну. Пришла и Мария. Так семья Бонхёффер впервые поняла, что Мария и Дитрих больше чем знакомые. В тот день они говорили о военной службе. Дитрих сказал, что, если война несправедлива, некоторые чувствуют себя обязанными не браться за оружие и активно противодействовать происходящему.

Мария почти ничего не знала о его политических взглядах и столкновениях с нацистской властью. Вечером она записала в дневнике: «пастор Бонхёффер» очень разумно говорил об «отказе от военной службы по убеждениям», хотя, поскольку ее отец недавно погиб за свою страну, подобный пацифизм кажется ей «ужасной» идеей[544]. На следующий день она, подумав, добавила, что «такие люди, как Дитрих… имеют право быть полезными для Германии иным образом и должны избегать военной службы как можно дольше».

Через одиннадцать дней на русском фронте погиб брат Марии, Максимилиан. Ему было двадцать лет. Всего четыре года назад Бонхёффер провел его конфирмацию. Бабушка Рут пригласила пастора на мемориальную службу в Патциге, но Рут фон Ведемейер приглашение отменила, считая, что ему лучше держаться подальше от Марии, пока семья в трауре.

Фройляйн фон Ведемейер написала «пастору Бонхёфферу» письмо с извинениями — она «абсолютно ничего» не знала о решении матери не приглашать его[545]. В ответном письме он поблагодарил ее за «приятную ясность» и отметил, что молится, чтобы «очень скоро» Господь вновь соединил их. «Чувствуете ли вы то же, что и я?.. Не могу даже подумать иначе»[546].

В свои сорок четыре года Рут фон Ведемейер была по возрасту куда ближе Дитриху Бонхёфферу, чем он ее дочери. И ей было легко «думать иначе». Девятнадцатого ноября она позвонила пастору в Берлин и потребовала, чтобы тот перестал писать ее дочери. Через несколько дней Бонхёффер приехал в Патциг и попросил руки Марии. Одобрения он не получил. Фрау Ведемейер потребовала, чтобы влюбленные как следует все обдумали и год не встречались. Расстроенный Бонхёффер ответил: «Год — это очень долго»[547].

Пастор написал Эберхарду Бетге, объяснил ситуацию и добавил: «Думаю, я бы мог настоять на своем, если бы захотел. Нужно было объясниться лучше»[548]. Впрочем, он чувствовал, что будет неправильно давить на женщину, которая только что потеряла мужа и сына. Нужно лишь подождать год, чтобы любовь вновь расцвела. В тот же день Мария записала в дневнике, что благодаря вмешательству матери она теперь может «дышать свободно» и «отложить все раздумья, намерения и тревоги»[549]. И все же она не отрицала тот «невероятный факт», что пастор Бонхёффер хочет жениться на ней.

40

Шпионы повсюду

Пускай личная жизнь Бонхёффера замерла, но война продолжалась. Благодаря «Операции 7» некоторые евреи благополучно покинули Германию. В октябре 1942 года один из знакомцев Хельмута фон Мольтке в правительстве, только что вернувшийся из Польши, рассказал, что лагерь уничтожения в Треблинке значительно расширил возможности по умерщвлению узников газом. Каждый день там «обрабатывали» шесть тысяч евреев. Летом немецкая армия начала наступление в России. Сталинград вот-вот должен был пасть, но из-за попыток Гитлера воевать везде и сразу немцы все никак не могли его взять. Генерал Франц Гальдер, начальник генерального штаба сухопутных войск и нерешительный заговорщик, оказался удобным козлом отпущения: в сентябре Гитлер отправил его в резерв. В ноябре русские перешли в контрнаступление, отсекли 6-ю армию от 4-й танковой дивизии. В результате обе немецкие армии оказались в окружении.

Заговорщики попытались сыграть на падении боевого духа. Карл Гёрделер тайно побывал в Советской России. Ханс Остер и его подчиненные в абвере обеспечили его необходимыми документами[550]. Гёрделер встретился с фельдмаршалом Гюнтером фон Клюге и полковником Хеннингом фон Тресковом из группы армий Центр, которые в то время оккупировали Смоленск. Они поклялись арестовать Гитлера, когда тот вновь приедет на фронт. Через несколько недель Клюге безо всяких объяснений изменил решение. Вскоре пошли слухи, что Гитлер выплатил генералам солидную премию, чтобы заручиться их поддержкой. Говорили, что в октябре Клюге получил к шестидесятилетию чек на 250 тысяч рейхсмарок[551].

За несколько месяцев Дитрих Бонхёффер успел поучаствовать в полудюжине встреч с немецкими религиозными лидерами и учеными. Они обсуждали роль Церкви после войны и структуру послевоенного правительства — очередные прекрасные мечты. В конце ноября Бонхёффер присутствовал на двух совещаниях небольшой группы заговорщиков абвера, куда входили Гёрделер, Донаньи и принц Луи-Фердинанд, старший внук кайзера Вильгельма II. Некоторые заговорщики хотели видеть принца Луи во главе восстановленной немецкой монархии.

Одно из совещаний проходило в доме зятя Бонхёффера, Рюдигера Шлейхера, юриста Министерства авиации Геринга. Второе — в доме Клауса Бонхёффера. Тот был одержим секретностью — он отказывался обсуждать любые действия, связанные с заговором, по телефону или в письмах. Только личные встречи, желательно вечером. Клаус настаивал, чтобы члены его семьи вели себя осторожно, но те не всегда его слушались. Эмми, жена Клауса, однажды обсуждала политические вопросы с соседкой в очереди в магазине. «Они начали душить евреев газом и сжигать их в концлагерях», — сказала Эмми[552]. Продавец услышал эти слова и посоветовал фрау Бонхёффер «не распространять сплетни о жестокостях». Бесстрашная Эмми ответила: «Все должны об этом знать. Это правда».

Вечером она рассказала обо всем мужу, думая, что