Десятого апреля Донаньи послал в Норвегию Бонхёффера и фон Мольтке. Официально они должны были проверить, насколько опасны гражданские беспорядки для оккупантов и поддержания порядка в стране. В действительности же задачей Бонхёффера и Мольтке было оказать моральную поддержку норвежскому сопротивлению и по возможности осторожно склонить немецкую армию и Видкуна Квислинга ослабить хватку. Помощь врагу всегда считалась преступлением, за которое положена смертная казнь. Бонхёффер эту опасность осознавал. Перед отъездом из Берлина он оставил Эберхарду Бетге письмо: «На всякий случай пишу, чтобы ты знал: я хочу, чтобы ты когда-нибудь унаследовал мои книги, музыкальные инструменты и картины»[529].

Бонхёффер и Мольтке провели в Осло четыре дня. Не испытывая недостатка в деньгах, они остановились в роскошном Гранд-отеле, где ежегодно проводился банкет по случаю вручения Нобелевской премии мира. Представители норвежского сопротивления им понравились — небольшая группа пасторов вели с ними разговоры о политике до половины первого ночи. Бонхёффер советовал твердо стоять на своем и не уступать — лидерам Немецкой церкви этого сделать не удалось. Мольтке встречался с военными и гражданскими членами нацистского правительства. Он обедал с генералом Николаусом фон Фалькенхорстом, который спланировал и осуществил вторжение в Норвегию и оставался командующим немецкими войсками в этой стране. Именно он отвечал за контроль над населением. «Ужасная работа, — писал Мольтке жене. — Он не способен слушать, его речь — это всегда монолог. Он рассказывает дурацкие истории и поразительно глуп»[530].

Мольтке сообщил Фрейе, что миссия увенчалась успехом, «как в официальной, так и в неофициальной части»[531]. Отчасти успех объяснялся простым совпадением. Когда Мольтке и Бонхёффер были в Осло, Генрих Гиммлер приказал освободить епископа Бергграва из тюрьмы и перевести под домашний арест. Величайшим разочарованием стало то, что спутники не сумели поладить между собой, хотя оба были истинными христианами и антифашистами. Мольтке находил Бонхёффера скучным, Бонхёффер считал, что расходится с Мольтке по фундаментальным политическим вопросам[532]. Интересно, что самым непоколебимым пацифистом был юрист, а не проповедник. Мольтке все еще был против любых планов убийства Гитлера.

Чтобы оправдать свое нахождение в рядах абвера, Бонхёфферу приходилось собирать разведывательную информацию за пределами Германии — вернее, имитировать бурную деятельность. Через три недели после возвращения из Норвегии он вновь отправился в Швейцарию, хотя особой нужды в этом не было. В Цюрихе он встретился с Альфонсом Кёхлином и обсудил логистику «Операции 7». Восемь дней он провел в гостинице на Женевском озере, читая гранки последней книги Карла Барта — 899-страничное дополнение к его серии «Догматика Церкви». Двадцать пятого мая он посетил Барта в Базеле. Они слушали Би-би-си, когда передали новость о том, что Россия и Британия собираются подписать соглашение об отказе о проведении сепаратных мирных переговоров с Германией. Так Гитлер не сможет вбить клин между союзниками. «Что ж, — сказал Бонхёффер Барту, — теперь все кончено»[533].

Проведя две недели в Швейцарии, пастор вернулся в Берлин. Через день пришло известие о гибели Рейнхарда Гейдриха. Главе службы безопасности и автору «окончательного решения еврейского вопроса» было тридцать восемь лет. Временный правитель Богемии и Моравии — регионов бывшей Чехословакии, жестокий нацист, он быстро заслужил прозвище Пражский Мясник. Двадцать седьмого мая небольшая группа чешских борцов за свободу совместно с британскими диверсантами подстерегла его кабриолет «мерседес» и кинула ручную гранату. Граната взорвалась на заднем сиденье — и убила Мясника. В отместку за убийство Гейдриха нацисты расстреляли 1300 гражданских лиц и сровняли с землей соседний городок Лидице. Трудно сказать, почему адмирал Канарис отправился на похороны Гейдриха — из профессиональной преданности, личной симпатии или по иным причинам. Жене Гейдриха он отправил письмо: «Сегодня я потерял верного друга»[534].

Прошло всего трое суток с момента возвращения Бонхёффера в Берлин, а ему снова пришлось паковать вещи. Будучи в Швейцарии, он узнал, что епископ Джордж Белл отправился в Швецию с визитом доброй воли по поручению британского Министерства информации. Тридцать первого мая Белл собирался встретиться со шведскими богословами в Северном экуменическом институте чуть севернее Стокгольма.

Упускать такую возможность было нельзя. Член британской палаты лордов, с симпатией относящийся к немецким заговорщикам, прибыл с длительным визитом в нейтральную страну. Бонхёффер сообщил о визите Белла Донаньи и Остеру. Те велели ему немедленно садиться в самолет и убедить своего старого друга оказать поддержку заговору. Получать визу по обычным каналам времени не было, поэтому друг Хельмута фон Мольтке, Адам фон Тротт, работавший в Министерстве иностранных дел, сделал Бонхёфферу документы дипломатического курьера: «Носитель данного документа, господин Бонхёффер, отправляется в Стокгольм 30 мая 1942 года с официальными документами и багажом Министерства иностранных дел. Вышеупомянутому Бонхёфферу необходимо предоставить все необходимое для данной поездки»[535].

Северный экуменический институт занимался политикой церковной и обычной, а потому имел неформальные связи с антифашистским сопротивлением в Германии и Норвегии. Институт относился к фонду Сигтуна и располагался в особняке с видом на красивое озеро. Здание напоминало средневековый монастырь. Аркады с колоннами и сад во внутреннем дворике располагали к спокойному созерцанию. Дитрих Бонхёффер прибыл к Сигтуну без предупреждения 31 мая. Богословы тепло приняли его — с большинством пастор был знаком.

Кроме Джорджа Белла здесь присутствовали три члена Северного экуменического института, Вильгельм Виссер’т Хоофт из Всемирного совета церквей и Ганс Шенфельд — немецкий экономист, лютеранский пастор, директор по исследовательской работе ВСЦ. Шенфельд жил в Женеве и много лет работал в иностранном отделе Евангелической церкви Германии (ныне Reichskirche). До вторжения в Польшу в 1939 году он поддерживал нацистскую партию, из-за чего часто спорил с диссидентами вроде Бонхёффера. Зная, как опасно немцу общаться с членом британского парламента, Шенфельд не стал записываться в гостевую книгу. Бонхёффер указал только свои инициалы.

Разговоры о немецком сопротивлении велись день и ночь. Собравшиеся с горечью отмечали, что возможность заговора становится все более призрачной, и все же надеялись на поддержку союзников. В личной беседе Джордж Белл попросил Бонхёффера назвать имена немецких заговорщиков — конкретика могла помочь ему преодолеть стену безразличия британского правительства. Бонхёффер согласился, хотя, как заметил Белл, неохотно — отчасти потому, что не знал ключевых игроков. Он назвал Людвига Бека, Карла Гёрделера, двух профсоюзных лидеров, экономиста Ялмара Шахта и пятерых генералов, хотя трое из них не поддерживали заговор[536]. В открытой дискуссии о