головными болями. Как и Арнольду, ему было запрещено заниматься правом. Флисс и Арнольд были христианами, но по нацистским законам считались этническими евреями. Еврейский совет Берлина недавно сообщил Флиссу, что он сам, его жена и девятнадцатилетняя дочь включены в списки на депортацию. Неизвестна была лишь дата. Фриц Арнольд хотел узнать, не может ли Донаньи помочь Флиссам. И его семье тоже. Их дни в Берлине явно сочтены.

До того как лишиться лицензии, Юлиус Флисс считался одним из лучших адвокатов Берлина, и Хельмут фон Мольтке его хорошо знал. К Мольтке он тоже обратился. Вместе с Донаньи Мольтке начал искать лазейки, которые позволят исключить Флиссов и Арнольда из депортационных списков.

Двенадцатого ноября Мольтке пришел к Флиссам. Те жили в девятикомнатной квартире на Курфюрстендамм, на берлинских Елисейских Полях. У него была повариха и горничная. Он был одним из немногих евреев, у кого остался личный телефон. Флиссы вели комфортную жизнь и не хотели с ней расставаться. Но Мольтке и Донаньи все еще не нашли способа избежать депортации. Юлиусу Флиссу было семьдесят пять лет. Лысый, с седой бородкой, он выглядел весьма достойно. Но в таком возрасте он уже не мог расстаться с привычной жизнью и под дулом пистолета грузиться в поезд. Мольтке он сказал, что они с женой собираются покончить с собой, когда станет известна дата депортации. Но юная Доротея не хотела умирать. Она собираласьбороться.

Мольтке не знал, серьезно ли говорит о самоубийстве Флисс, но сразу же сказал: «Господин Флисс, если что-то случится, ваша дочь поедет в Крайзау».

Пока они беседовали, с военного завода вернулась Доротея. Она работала по одиннадцать часов и получала 47 пфеннигов в час. Флисс представил ее «графу Мольтке», который обратился к Доротее «любезная фройляйн» и поцеловал ей руку.

Когда несколькими неделями раньше в штаб абвера пришел Арнольд, Ганс фон Донаньи рассказал об их положении своей жене Кристине. Он ничего не мог сделать, когда власти лишили этих людей средств к существованию, а теперь не представлял, как спасти их от депортации. Но он был преисполнен решимости помочь им: «Я не позволю, чтобы с этими людьми что-то случилось… Только через мой труп»[507].

Любое решение должно было быть необычным. За шесть месяцев, прошедших со времен операции «Аквилар», когда абвер помог голландским евреям бежать из Нидерландов, все изменилось. Легальная эмиграция стала невозможна. Депортация была равносильна уничтожению: в польском городе Хелмно создали первый нацистский лагерь смерти. Заключенных убивали в мобильных газовых камерах.

Кроме того, все находились под постоянным наблюдением. Идеолог решения «еврейского вопроса» Адольф Эйхман узнал об операции «Аквилар» и фальшивых шпионах абвера. Он тут же отправил телеграмму шефу гестапо в Дюссельдорфе: «Довожу до вашего сведения, что недавние эвакуационные перевозки сопровождались значительным числом вмешательств отдельных офицеров вермахта в защиту евреев… основанием к тому являлся тот факт, что евреев можно использовать в интересах абвера… Не могу избавиться от подозрений, что в большинстве подобных случаев за прошениями стояли личные интересы».

Эта телеграмма была зловещим раскатом грома. Все немцы боялись привлечь внимание Эйхмана или гестапо. Предостерегающий плакат на стене квартиры фон Мольтке следовало поправить. «Враг подслушивает… и подсматривает!».

38

Окончательные решения

Япония и Соединенные Штаты обменялись декларациями об объявлении войны 8 декабря 1941 года — после того, как японцы устроили бомбардировку Пёрл-Харбора, военной базы США на Гавайях. В тот же день в польском Хелмно открылся лагерь смерти. За месяц нацисты уничтожили здесь пять тысяч евреев и австрийских цыган — все заснули вечным сном в газовых камерах. Одиннадцатого декабря Германия объявила войну Соединенным Штатам. Через неделю разъяренный неспособностью армии взять Москву Адольф Гитлер сместил нерешительного главнокомандующего Вальтера фон Браухича и назначил на этот важнейший пост великого военного тактика-самоучку, которым всегда восхищался, — самого себя. Но кто же виноват? Разве не Гитлер приказал Браухичу приостановить летнее наступление на Москву и сосредоточиться на Украине? Приказ о взятии Москвы был отдан лишь в октябре. Дитрих Бонхёффер оказался прав: как и Наполеон, Гитлер попал в ловушку суровой русской зимы. Не готовые к морозам солдаты теряли силы и боеспособность.

В декабре случилось то, чего заговорщики из абвера боялись, но надеялись избежать, — началась мировая война. В Европе. В Северной Африке. На Тихом океане. В январе 1942 года в берлинском районе Ванзее состоялось совещание пятнадцати высокопоставленных нацистов. Председательствовал «белокурая бестия» Рейнхард Гейдрих. Среди участников были Адольф Эйхман, шеф гестапо Генрих Мюллер и госсекретарь Министерства юстиции Роланд Фрейслер.

Совещание продолжалось всего полтора часа — участники быстро, деловито и спокойно обсудили, как регулировать движение барж по Рейну. Но потом следующая тема — окончательное решение еврейского вопроса, то есть массовый геноцид, — вызвал ажиотаж. Гейдрих хотел добиться от всех участников согласия с определением еврейства, условиями депортации в лагеря смерти и преимуществами истребления людей газом, а не пулями. Согласно подсчетам, во всех оккупированных странах, а также в Великобритании нужно было истребить 11 миллионов евреев.

Когда совещание завершилось, достопочтенные господа расслабились за коньяком и светской беседой.

Окончательное решение еврейского вопроса сделало вопрос спасения евреев первоочередным. Ганс фон Донаньи сумел поместить подругу Бонхёффера Шарлотту Фриденталь под защиту абвера, что дало ей какую-то передышку. Он попросил Канариса написать Адольфу Эйхману о Юлиусе Флиссе и его смелости во время Первой мировой войны. Эйхман прислушался, и семью Флиссов из списков на депортацию вычеркнули — но лишь на время. Донаньи отчаянно пытался помочь Флиссам и Арнольдам выехать из Германии. В двух семьях насчитывало семь человек. Кодовым названием плана спасения стало «Операция 7».

Занимаясь этим делом, Донаньи подвергал себя серьезному риску. Гестапо следило за ним. Его почту просматривали, а телефон прослушивали[508]. Нужно было проявлять повышенную бдительность. Семья Донаньи жила в пригороде Берлина, совсем рядом с рекой Хафель. Когда кому-то нужно было поговорить о заговоре, Ганс фон Донаньи предлагал приплывать к нему на лодке под покровом темноты[509]. Кроме того, он решил, что хранить «Хроники позора» в банковской ячейке небезопасно. Стоит найти более надежное место. К этому времени все представители оппозиции точно знали, что нужно проявлять осторожность — одного лишь приглушенного тона и кодовых слов уже недостаточно. Некоторые из тех, кто слушал