Шрифт:
Закладка:
Когда Сталинградская битва подходила к концу, Вильгельм Канарис вылетел в Турцию[597]. Он хотел встретиться с Джорджем Эрлом, бывшим губернатором-демократом Пенсильвании, а ныне военно-морским атташе США в Стамбуле. Этот человек представлял американские интересы на Балканах. Эрл дружил с Рузвельтом и несколько дней провел в Касабланке, на конференции. Канарис боялся, что условие безоговорочной капитуляции не позволит заговорщикам в абвере осуществить заговор против Гитлера. «Нет, наши генералы этого не проглотят», — сказал он Эрвину фон Лахузену, получив известия из Касабланки[598].
По просьбе Канариса агенты абвера проследили за Эрлом до его временной резиденции в «Парк-отеле» в Стамбуле. Отель располагался по соседству с немецким консульством[599]. Прибыв в город, Канарис на следующий же день постучал в дверь номера Эрла. На встречу Канарис пришел в гражданской одежде и плаще. Они никогда не встречались прежде, Канарис не предупреждал Эрла заранее, но тот пригласил гостя войти. Канарис склонил голову и представился на немецком: «Адмирал Вильгельм Канарис, шеф абвера».
Эрл свободно говорил по-немецки и знал, кто такой Канарис. Адмирал не стал тратить время даром и сразу перешел к сути дела. Он объяснил, что жесткая позиция союзников по вопросу мирных переговоров практически гарантирует продолжение войны, результатом чего станет «уничтожение Германии как военной державы и превращение России в главную силу Европы».
Джордж Эрл с такой оценкой согласился.
«Вы считаете, президент Рузвельт действительно потребует безоговорочной капитуляции?» — спросил Канарис, добавив, что генералы вермахта не выступят против Гитлера, если это приведет к очередному унизительному миру, подобному Версальскому.
«А какие условия для них приемлемы?» — спросил Эрл, но Канарис оставил вопрос без ответа.
«Может быть, вы могли бы обсудить этот вопрос с президентом? — сказал он. — Днем я покидаю Стамбул и вернусь через шестьдесят дней. Надеюсь, у вас будет что мне сказать». С этим словами он поклонился и распрощался.
Эрл написал доклад о встрече с Канарисом и на следующий же день отправил его Рузвельту с дипломатической почтой. Примерно через месяц адмирал позвонил, чтобы узнать, есть ли «какой-то прогресс». Эрл ответил, что все еще ждет ответа президента Рузвельта.
«Очень жаль», — ответил Канарис и бросил трубку. Больше они не беседовали.
Джордж Эрл был не единственным американцем, к которому обратился Канарис. Он связывался также с Управлением стратегических служб США (УСС) — разведывательной службой военного времени. В начале 1943 года полковник Флоримонд Дьюк, глава балканского отдела в Вашингтоне, слал телеграммы полковнику Юлиусу Амоссу, офицеру отделения УСС в Каире. Канариса обозначали буквой «К» или кодовым номером 659[600]:
26 февраля
К снова в Берне… зарегистрировался в отеле «Сент-Готтард» как доктор Шпиц.
5 марта
Недавно он ездил на Балканы и посетил также Турцию. Ищет контактов с американской секретной службой. Если сочтете это разумным, можно будет организовать его возвращение в Каир в удобное для вас время.
10 марта
Понадобится время, чтобы удовлетворить [sic!] желание К встретиться с вами. В настоящее время он на юге Испании.
Канарис пытался связаться и с британцами. Он передал главе британской разведки MI6 Стюарту Мензису предложение встретиться на оккупированной территории Франции[601]. Посредником выступала Галина Шиманская, польская эмигрантка, работавшая на MI6. Мензис был готов к встрече, но Министерство иностранных дел не хотело рисковать осложнением отношений с Советской Россией: могло показаться, что Британия ведет односторонние переговоры с врагом. Кроме того, к этому времени британские шифровальщики взломали большую часть секретных кодов абвера. Адмиралу Канарису просто нечего было предложить англичанам.
В феврале Рут фон Кляйст-Ретцов послала внучке письмо, в котором намекала на серьезные проблемы у Дитриха Бонхёффера. Мария фон Ведемейер несколько недель раздумывала над этим предупреждением, и ее тревога выплеснулась на страницы дневника. «Ты действительно в опасности?.. Прости мою слабость. Я должна связаться с тобой»[602].
Девятого марта Мария позвонила Дитриху, нарушив соглашение об отказе от контактов. «Здравствуй, — произнес Дитрих, подняв трубку. — Что случилось?» Поначалу Мария ничего не ответила. Слезы душили ее. Но потом Дитрих рассмеялся, а потом рассмеялась и она, и мир снова показался им правильным и безопасным. Позже Мария записала в дневнике: «Когда ты смеялся и просил меня не беспокоиться, я все сразу же поняла… Мои тревоги и слезы были не нужны».
Положив трубку, Бонхёффер взялся за перо и снова нарушил запрет на общение. Ему хотелось выплеснуть свою радость от разговора с Марией. Что-то подсказывало ему, что нужно отпустить тормоза. Мы смеемся, но сердца наши трезвы. «Тебе не нужно беспокоиться, — писал он, — и я тоже не волнуюсь». Но потом он напоминал Марии, что «опасность существует» не только на поле боя, «но и здесь, дома. Иногда она меньше, иногда намного больше».
В нацистской Германии опасность грозила всем. Но Бонхёффер и его друзья-заговорщики вступили в этап «намного большей» опасности. Чем еще можно объяснить тот факт, что Ганс фон Донаньи покинул Берлин по поручению абвера — и вез с собой материалы для создания бомбы?
43
Особое отправление
В дневнике Кристины Донаньи 7 марта 1943 года записано просто: «Ганс в Смоленске». Этот город был все еще оккупирован немцами и служил базой для операций группы армий Центр, одного из трех крупных соединений на Восточном фронте. Донаньи вылетел туда на военном самолете вместе с адмиралом Канарисом, недавно получившим чин генерала Хансом Остером и полковником Эрвином фон Лахузеном. В портфеле Донаньи лежала мягкая пластичная взрывчатка, используемая британской армией, — агенты абвера сумели ее раздобыть[603]. С собой заговорщики также взяли несколько детонаторов и запалов.
Согласно официальной версии, Канарис и его подчиненные летели в Смоленск, чтобы обсудить с офицерами группы армий Центр вопросы
