размером с карандаш активировался проколом крохотной стеклянной капсулы с кислотой. Кислота должна была медленно разъесть проволоку, удерживающую ударный механизм капсюля… Мощный взрыв разнес бы самолет Гитлера на части.

За обедом Тресков попросил подполковника Хайнца Брандта об услуге. Он объяснил, что в Берлине проиграл пари генералу Гельмуту Штифу и теперь должен ему две бутылки ликера «Куантро». Не может ли Брандт взять посылочку в «Волчье логово», чтобы Штиф при случае забрал ее?[612] Брандт с радостью согласился.

Гитлер пробыл на земле всего несколько часов. Незадолго до вылета Шлабрендорф передал посылку с «Куантро» полковнику Брандту, предварительно осторожно проколов стеклянную капсулу детонатора. Утром он позвонил в штаб абвера в Берлин и произнес кодовое слово. Операция «Искра» запущена. Когда Гитлер сел в самолет, Шлабрендорф позвонил снова и произнес второе кодовое слово. Бомба приведена в действие. Теперь оставалось только ждать.

Прошло полчаса. Час. Через два часа пришло сообщение: фюрер благополучно приземлился в Растенбурге, и ни один волосок не упал с его головы.

Что-то пошло не так. Полковник Тресков находился в смертельной опасности. А если кто-то вскроет посылку и обнаружит бомбу?! Заговорщики пребывали «в состоянии неописуемого возбуждения», по выражению Шлабрендорфа[613]. Наконец Тресков взял себя в руки, позвонил полковнику Брандту, извинился и сказал, что лейтенант Шлабрендорф передал ему не ту посылку, но ничего страшного — он лично доставит «Куантро» в Растенбург завтра.

После бессонной ночи Шлабрендорф вылетел на утреннем курьерском самолете. Перелет в «Волчье логово» был очень нервным. Но заменить посылку удалось без труда. Памятуя о ее содержимом, лейтенант выехал в соседний городок Коршен и сел на ночной поезд в Берлин. В купе он вскрыл посылку и изучил ее содержимое. Кислота сработала отлично, искра возникла, но детонатор не сработал. Похоже, в грузовом отсеке самолета Гитлера было так холодно, что пластиковая взрывчатка замерзла. В Берлине Шлабрендорф направился прямо в штаб абвера. Он хотел показать бомбу Хансу Остеру, чтобы тот сам убедился, как им не повезло — и как близки они были к устранению Гитлера.

Хеннинг фон Тресков велел Шлабрендорфу тихо сидеть в Берлине, а сам принялся разрабатывать экстренный план. Гитлер только что объявил, что в воскресенье, 21 мая, почти на неделю позже, чем обычно, состоятся ежегодные торжества в честь Дня памяти героев. Полковник Рудольф фон Герсдорф из разведки группы армий Центр считал, что это отличная возможность для покушения. День памяти героев всегда проходил в Цейхгаузе — величественное здание начала XVIII века превратили в военный мемориал и музей. Гитлер должен был произнести речь, затем осмотреть выставку, организованную группой армий Центр — в музей свозили оружие, захваченное на Восточном фронте. В конце праздненства Гитлер должен был возложить венок к мемориалу.

Жена Герсдорфа умерла в 1942-м. Полковник был безутешен и считал, что должен рискнуть собственной жизнью, не подвергая опасности других офицеров. Трескову он сказал, что при необходимости готов взорвать себя. Механика была проста. Как представитель группы армий Центр, Герсдорф вызвался быть гидом Гитлера. В карманы он положил две британские бомбы. Если не удастся найти подходящее место, чтобы заложить их в здании, он просто-напросто взорвет себя вместе с фюрером. В субботу, накануне Дня памяти героев, полковник Тресков отправил полковника Герсдорфа в Берлин с наилучшими пожеланиями — и с таблеткой метамфетамина, чтобы придать ему решимости[614].

Сразу же по прибытии в Берлин, Герсдорф направился в Цейхгауз. Рабочие уже готовили трибуны для мемориальных торжеств. Повсюду несли караул вооруженные охранники из СС и СА. Герсдорф понял, что спрятать бомбу не удастся. Что ж, значит, придется взорвать себя.

Полковник Герсдорф остановился в отеле «Эден». Вечером к нему пришел Фабиан фон Шлабрендорф, который принес две бомбы, не сработавшие в самолете Гитлера. И тут стало ясно, что возникла проблема. У Шлабрендорфа не было нужных детонаторов. Герсдорфу же требовалась бомба, которая взорвется немедленно. Имевшиеся у него детонаторы срабатывали через десять минут. Заговорщики справедливо рассудили, что десять минут — лучше, чем ничего.

Утром Герсдорф принял метамфетамин и отправился в Цейхгауз к 11 часам — на два часа раньше прибытия Гитлера. Здание было украшено десятками полковых знамен и боевых флагов. В центральном дворе собирались адмиралы, полковники и сотни раненых ветеранов. На трибуне для почетных гостей сидели Геринг, Гиммлер и Геббельс. Оркестр заиграл первую часть торжественной Седьмой симфонии австрийского композитора Антона Брукнера, и на трибуну вышел фюрер. Его речь длилась порядка двенадцати минут — необычайно краткое выступление.

«Еврейство навязало нам безжалостную и беспощадную войну, — сказал Гитлер. — Эта зима не вызвала у немецкого народа пораженческих настроений, а, напротив, способствовала гигантской мобилизации всех сил… Национал-социализм… который некогда сокрушил своих врагов дома, сегодня и в будущем будет сокрушать своих врагов за пределами Рейха»[615].

Речь Гитлера была уже привычной демагогией, с той лишь разницей, что фюреру пришлось признать, какую цену Германия заплатила за «сокрушение врагов за пределами Рейха»: «542 тысячи солдат, погибших на полях Второй мировой войны, отдали свои жизни не напрасно!»

Гитлер спустился с трибуны и пошел через двор на выставку, где его ожидал полковник Герсдорф. Правой рукой он отсалютовал Гитлеру. Левой — нащупал бомбу в кармане своего плаща, проколол капсулу детонатора, выпустил кислоту и начал отсчет. Им с Гитлером оставалось жить десять минут.

В нескольких километрах от Цейхгауза, в берлинском районе Грюневальд в доме Урсулы и Рюдигера Шлейхеров на Мариенбургер-аллее собрались два поколения семьи Бонхёффер: вместе с Эберхардом Бетге они репетировали. В следующее воскресенье Карлу Бонхёфферу исполнялось семьдесят пять, и семья разучивала его любимую кантату, чтобы спеть на юбилее: «Хвала Господу Всемогущему, Царю Творения». Дитрих Бонхёффер сидел за пианино, его брат Клаус играл на виолончели. Рюдигер Шлейхер и Эмми Бонхёффер играли на скрипках, а Ганс фон Донаньи пел, не отрывая взгляда от абверовского водителя, машина которого стояла перед домом. Как только поступит известие о взрыве в Цейхгаузе, тот должен будет доставить Донаньи в штаб абвера.

Все знали, что у полковника Герсдорфа при себе бомба. Торжества в День памяти героев начинались в час дня. Все напряженно следили за минутной стрелкой. Половина второго. Кристина Донаньи шепнула своей сестре Урсуле: «Это должно случиться прямо сейчас»[616].

Войдя на выставку, Адольф