может просто послужить прикрытием для какого-то злого еврейского замысла». Соответственно, он конфисковал уже обеспеченные средства, запретил все дальнейшие сборы и поспешил сообщить о своем достижении в Петербург. К своему удивлению, чрезмерно рьяный генерал-губернатор получил леденящий душу ответ, что царь не видит ничего преступного в желании евреев послать к нему депутацию. При этом ему предписывалось вернуть конфискованные деньги и не препятствовать отправке депутации (сентябрь 1798 г.). Проследовала ли депутация в столицу и чего добилась, неизвестно. Но само по себе это событие свидетельствует о том, что даже в ту непросвещенную эпоху и в замкнутой хасидской среде Волыни и Подолии евреи не были совершенно нечувствительны к политическим и социальным потрясениям, происходившим в России.

Последним на правительственный запрос откликнулось дворянство Литвы. Маршалы девятнадцати литовских округов, собравшиеся в 1800 г., представили свое «мнение», принятое лишь тремя голосами против, Фризелю, виленскому губернатору. Трое противоборствующих маршалов предложили оставить евреев в том положении, в котором они существовали при польском режиме. Все остальные составили план еврейской «реформы», еще более радикальный, чем план минско-подольской знати. Евреям запрещалось не только заниматься винокурением и содержать собственные трактиры, но и продавать спиртное в помещичьих трактирах. Еврейское сельское население, которое таким образом было бы лишено всех средств к существованию, должно было быть переведено частью в города, частью «рассеяно по короне и помещичьим поселениям, где им можно было бы позволить выращивать хлеб и закладывать и обрабатывать землю». поместья». Экономическая реформа должна была быть дополнена реформой, касающейся внутренней жизни евреев. Необходимо было «упразднить еврейский костюм и ввести среди евреев форму одежды, принятую среди других жителей». В целом обособленность евреев должна была быть разрушена, ибо «они сами по себе составляют народ и как таковые имеют свою собственную администрацию… в виде синагог и кагалов, которые не только присваивают себе духовную власть, но и вмешиваться во все гражданские дела и в дела, относящиеся к полиции». Эти меры привели бы к слиянию евреев с окружающим населением.

«реформаторский» пыл литовских дворян, считавших нужным заключить проблему кагалской автономии в скобки продажи спирта. Фризель, виленский губернатор, который был культурным немцем и как таковой был знаком с состоянием еврейского вопроса в Германии, счел необходимым дважды обратиться к литовским маршалам, причем первое их заявление было признано «неудовлетворительным». Только повторный пересмотр взглядов дворян, в том числе план внутренних реформ, удовлетворил Фризеля. В апреле 1800 г. Фризель направил эти рекомендации в сенат, сопроводив их своим обширным меморандумом, который, очевидно, в значительной степени основывался на проектах Чацкого и Бутримовича, внесенных десятью годами ранее в «еврейскую комиссию» четырехлетнего сейма.

Фризель настаивает на необходимости «всеобщей реформы» и заявляет, что берет за образец Западную Европу, но все, что он оттуда перенял, — это наиболее нежелательная тактика «просвещенного абсолютизма». По его мнению, «образование еврейского народа должно начинаться с его религии». Необходимо «истребить все еврейские секты с их суевериями и строго запретить введение всяких нововведений, которыми самозванцы могли бы соблазнить массы и ввергнуть их во все большее невежество», завуалированный намек на хасидов и в особенности на их цадиков, чья борьба с антихасидскими раввинами привлекала в то время внимание российского правительства. Он также рекомендует заставить евреев отправлять своих детей в государственные школы, вести все свои дела на польском языке, носить обычную нееврейскую форму одежды и не вступать в брак до двадцати лет. Наконец, евреев следует разделить на три категории: купцов, ремесленников и земледельцев, причем эти три сословия составляют часть общего классового расслоения империи. Таким образом можно было бы обойтись без фискальных услуг кагалов, а сами кагалы автоматически прекратили бы свое существование.

Предложения предводителей дворянства, а также предложения губернаторов были переданы весной 1800 г. Сенату, задачей которого было их рассмотрение и использование для нового законодательного акта или «статута». Здесь они случайно попали в руки одного из сенаторов, Гавриила Державина, знаменитого русского поэта, который по прихоти судьбы вскоре расцвел в «специалиста» по иудейским ребусам.

3. «Мнение» Державина по еврейскому вопросу.

Державин родился в одной из отдаленных восточных губерний России и большую часть жизни провел в петербургских канцеляриях. Он никогда не вступал в контакт с еврейским населением, пока в 1799 году его не отправили в городок Шклов в Белой России для расследования дела владельца города, отставного генерала по имени Зорич. Последний был одним из фаворитов Екатерины и вел разгульную и экстравагантную жизнь русского помещика в городе, бывшем его частной собственностью. Его типично русское наплевательское поведение не было рассчитано на то, чтобы пощадить многочисленное еврейское население города. Зорич, видимо, воображал, что живущие на его земле евреи такие же его крепостные, как и крестьяне, и обращался с ними так, как обращались в те времена с крепостными. Некоторых из них он изгнал из города и захватил их дома. Иных он бил собственноручно, а третьих заставлял бесплатно поить. Евреи обратились к правительству против этой попытки превратить их в крепостных, и именно в ответ на их обращение император Павел послал сенатора Державина с указанием обуздать буйство буйного помещика. Державин, проникнутый крепостническим духом, не мог не отнестись снисходительно к своевольным приемам Зорича и пришел к заключению, что евреи отчасти виноваты в происшедших беспорядках. Смерть Зорича в 1800 г. положила конец делу, но теоретически Сенат постановил, что, по русским законам, евреи, в силу принадлежности к купеческому и мещанскому сословию, не могут считаться крепостными даже в города и слободы, принадлежавшие помещикам.

Через год Державин снова был отправлен в Белоруссию, на этот раз наделенный очень большими полномочиями. В губернии свирепствовал страшный голод, вызванный не только неурожаями, но и бесчинствами помещиков. Эти господа вместо того, чтобы снабжать своих крестьян продовольствием, предпочитали посылать в больших количествах хлеб либо за границу на продажу, либо в свои винокурни для производства водки, которая вместо того, чтобы кормить крестьян, отравляла их. Отправляя Державина в Белоруссию, император Павел дал ему полную власть положить конец этим злоупотреблениям и подвергнуть суровым наказаниям помещиков, которые, «движимые беспримерной жадностью, оставляют своих крестьян без помощи». Они должны были быть раскулачены, а их поместья переданы под контроль государства (16 июня 1800 г.). В дополнительной инструкции, приложенной генерал-прокурором Сената Оболаниным, был добавлен следующий пункт: «И так как, по полученным сведениям, истощение белых русских крестьян в довольно значительной степени вызвано жидами, то оно есть желание его величества, чтобы ваше превосходительство обратили особое внимание на их участие в этом и представили мнение, как отвратить общий ущерб,