Шрифт:
Закладка:
И тем не менее – вот она. На пороге. Настойчиво утверждает, что ей необходимо переговорить с господином Рондо по делу, не терпящему отлагательств. Предлагает послать за ним кого-нибудь из лакеев. А сама так и зыркает по сторонам, так и зыркает. Будто высматривает что-то. Или кого-то. Старается делать это понезаметнее. И оттого выглядит вдвойне подозрительно.
В прошлый раз он допустил с ней промах и вызвал неудовольствие своих господ. Это не повторится.
– Если вам будет угодно, госпожа, можете оставить для господина Рондо записку, – почтительно, но непреклонно сказал лакей, давая понять, что большего незваная гостья добиться не сумеет.
– Это не согласуется с моими намереньями, – покачала головой она.
И как будто хотела сказать что-то ещё… однако в последний момент передумала. Развернулась, зашагала к дожидавшемуся её экипажу. Укатила прочь. Что ж, одной проблемой меньше.
Лакей плотно затворил двери клуба.
* * *Поездка была спонтанной, возвращение было бесславным. Не удалось ни увидеть лакея, носившего цветок за ухом, ни разузнать о нём, ни хотя бы побеседовать с господином Рондо.
Слова о желании переговорить с означенным господином были предлогом для проникновения в клуб – но не только. Альма действительно хотела – точнее, ощущала необходимость – увидеть его, задать вопрос.
Однако приехав сразу с несколькими целями, не достигла ни одной.
Вдобавок на крыше клуба почудился силуэт, слишком мелкий для трубочиста, слишком острый для кошки, зато как раз подходивший для птицы. Но печной дым помешал его разглядеть, а когда порыв ветра улучшил видимость, разглядывать было уже нечего.
Немудрено, что Альма возвращалась на бульвар Лайл в мрачном расположении духа.
Единственная удача – она успела вернуться до того, как её отсутствие стало заметным.
Знала о нём лишь Милли: когда внимание гостей привычно сосредоточилось на бароне Гардфлоде, Альма шепнула подруге, что вынуждена отлучиться на полчаса по делам личного свойства. Милли удивлённо моргнула, собралась что-то спросить – но тут барон приготовился держать речь, Альма шагнула в сторону, а разорваться между братом и подругой Милли не могла.
Речь была столь длинна – или произношение барона Гардфлода было столь тягучим, что когда вернувшаяся Альма переступила порог большой гостиной, выступление ещё не окончилось:
– …Является принцип сродства. Сей магический свет подобен солнечному, потому я прибегнул к самому солнцу и его подобиям. Для молний – и природных, и призванных – нужны тучи. Кристально чистая вода самим своим наименованием подталкивает к использованию кристаллов…
Впору было пожалеть об отлучке! И потому что та всё равно оказалась безрезультатной, и потому что из-за неё Альма пропустила выступление, которое теперь захотела послушать целиком.
Что-то в речи барона Гардфлода было знакомо: призыв магического света посредством солнечного, а также янтаря и одуванчиков Альма намедни обсуждала с господином Толмиросом. Барон участия в их беседе почти не принимал, по обыкновению выглядя скучающим, едва ли не борющимся с дрёмой. Однако в действительности он, получается, внимательно слушал – и пришёл к не лишённым резона выводам.
Если выступление подготовил он сам.
Дальнейшие размышления Альмы оказались заглушены аплодисментами, восклицаниями, вопросами, похвалами: в глазах товарищей барон Гардфлод если и не соперничал пока с придворным магом господином Блеккингаром, то вплотную приблизился к господину Уилкомби. К председателю клуба магов «Абельвиро» собравшиеся испытывали замысловатую смесь робости, почтения и насмешливости – подобное отношение молодёжи к учёным старцам не редкость. К барону Гардфлоду они питали иное чувство – то, какое младший товарищ питает к старшему, в чём-то превосходящему, но всё ещё достаточно близкому, понятному, принадлежащему к тому же поколению, говорящему на том же языке, готовому и поделиться опытом, и наравне со всеми принять участие в беззаботных увеселениях.
Тем более что барон Гардфлод взаправду оказался самым магически одарённым из них всех. И многообещающим исследователем в придачу.
Надо бы позже попросить его пересказать тезисы выступления…
– Ах вот вы где! – господин Толмирос шагнул из тени; Альма и не заметила, как он подошёл.
Отчего он здесь, а не среди людей, обступивших барона? Отчего не помогает другу, не сопровождает невесту, не блистает в общей беседе?
– Неужто бедолага Гардфлод чем-либо провинился перед вами? – господин Толмирос напустил на себя скорбный вид.
– О чём вы?.. Конечно же, нет! Многоуважаемый барон Гардфлод безупречен, я никогда не видела от него ничего, кроме добра.
– Тогда отчего вы пренебрегли его выступлением?
Кровь бросилась Альме в лицо. Так вот к чему он клонил. Её отлучка всё же не осталась незамеченной.
– Я давно не получала вестей из дома… И попыталась выяснить, стал ли наконец возможен мой отъезд.
– У господина Рондо?
Альма обомлела. Откуда господин Толмирос узнал?! Впрочем, он ведь был свидетелем того, как господин Рондо угрожал Альме в холле отеля «Брунтс», и мог сопоставить факты… Но всё равно острота ума господина Толмироса подчас пугала так же, как подспудно страшит острота хищно блестящего кинжала.
– Да. У господина Рондо, – какой был смысл отпираться?
– И что же?
– Мне не удалось с ним встретиться, – дипломатично ответила Альма.
– Иными словами, старики задраили люки? – насмешливо фыркнул господин Толмирос, отчего-то вдруг пробудив воспоминания о капитане Эшлинге.
Ах да, от его слов повеяло морем. Господин Толмирос в эти секунды сделался похож на просоленного моряка, а не на утончённого столичного жителя.
– Прошу меня простить, Госпожа Эшлинг, как член клуба магов «Абельвиро» выражаю сожаления в связи с действиями моих уважаемых соклубников, – и вот перед Альмой снова галантный господин. – Однако, да простят меня за самоволие барон Гардфлод и достопочтенная госпожа Гардфлод, полагаю, выражу общее мнение, если скажу, что отсрочка вашего отъезда обрадует всех ваших денленских друзей. Нам было бы невыразимо жаль расстаться с вами так скоро.
Альма, в свою очередь, заверила его, что сама мысль о разлуке ранит её сердце и что её благодарность за дружеское участие не знает границ. Господин Толмирос расписался в признательности за оказываемое доверие и сообщил, что быть хоть чем-нибудь полезным столь очаровательной госпоже – величайшая отрада для него. Альма, твёрдо намереваясь не отставать в светскости, ответила, что для неё истинное благословение Великого Неведомого иметь честь быть знакомой со столь выдающимся господином. Господин Толмирос сказал, что соперничать с талантами госпожи Эшлинг способна лишь её столь же безбрежная доброта…
Так бы они и упражнялись в учтивости, кабы не Милли. Она лёгкой поступью подошла к жениху и подруге и, одарив их улыбкой, позвала ассистировать барону Гардфлоду: вопросы, сыпавшиеся на него со всех сторон, и не думали заканчиваться.
Конечно же, Альма с господином Толмиросом поспешили