могу ли я как-то заслужить ваше прощение? Я раскаиваюсь. Искренне раскаиваюсь, что позволил вовлечь себя в это недостойное предприятие.

Сказав это, он поклонился. Глубоко. И очень почтительно.

— И я, Ваше Величество! — отец Эквитан словно ожил и с удивительной для своего возраста прытью рванул к королю. Дарьену пришлось почти в прыжке схватить его за скользкий шелк сутаны. — Я давно хотел просить вас… Мое здоровье более не позволяет… И… И вы же не опозорите старика, который учил вас молитвам!

Хильдерик потянулся, взял со стола колокольчик, зажал в кулаке и сказал, глядя почему-то в окно:

— Сегодня вы мои гости. Пока еще гости, и я рекомендовал бы вам хорошо подумать, какого будущего вы хотите, если не для себя, то для своих наследников. Франц, — серебряный перезвон призвал в кабинет секретаря и нескольких гвардейцев, — проводите благородных адельфосов в комнаты, позаботьтесь об охране. И, — Хильдерик повернулся и, Дарьену показалось, несколько мгновений заставлял себя смотреть на тело де Роша, — пусть его уберут.

Кабинет опустел быстро. И как только за Францом дЭгре закрылась дверь, Дарьен подошел к столу, на котором Хильдерик вновь раскладывал по порядку непослушные перья…

— Что-то не так?

… И листы бумаги.

— Хиль?

Чернильницу, уже пустую. И белоснежное кружево манжета, случайно соприкоснувшись с лужей, почернело, заставляя Хильдерика сжать губы в тонкую белую линию.

— Хиль, что…

— Я убил его, — очень тихо сказал он. — Окли прав, его убил.

— А ты, что, собирался в последний момент его помиловать? — небрежно поинтересовался Дарьен, внимательно разглядывая напряженное лицо брата.

— Нет, — Хильдерик взял перо и принялся крутить в тонких бледных пальцах. — Де Рош и Окли — безнадежны. Мне было нужно получить Деруа и с ним — контролируемую оппозицию в Совете. А отцу Эквитану я собирался предложить заменить приговор монастырем в обмен на согласие признать тебя принцем и выдвинуть в преемники кандидата, на которого я укажу.

С каждым словом перо вращалось все медленнее, а под конец остановилось, и Хильдерик наконец-то посмотрел на Дарьена.

Он их просчитал. Малыш Хиль. Он их всех просчитал. И опять не ошибся. Тогда…

— Тогда в чем проблема? — озвучил свое недоумение Дарьен. — Партия за тобой. Они все показались мне более чем готовыми принять твои условия.

— Я видел, что ему плохо, — белые брови Хильдерика сошлись к переносице. — Я мог остановиться. Но не стал.

Он вздохнул.

— Я тебе так скажу, Хиль, эта смерть уж точно лучше виселицы. Кстати, на Рассветных, если вассал подводит своего сюзерена, он идет и вспарывает себе живот. Сам. И считает это милостью, ведь ему позволено было сохранить лицо…

— Ты опять меня забалтываешь?

В тихом вопросе послышалось озадаченное облегчение.

— Я просто не понимаю, — пожал плечами Дарьен, — почему ты так этим расстроен.

— Потому что я хотел этого, Дар, — светлые глаза на миг потемнели. — Чтобы он боялся, чтобы ему было больно. Не значит ли это, что я…

А ведь он не охотился. Присутствовал, но чтоб самому загонять… Никогда. И в турнирах не участвовал. Не из страха. Хильдерик просто говорил: “Не хочу,” — и отец не заставлял. В конце концов, для такой работы у короля всегда есть егери, солдаты, вассалы, которые почтут высшей честью стать заступниками своему сюзерену в судебном поединке. И конечно же, палачи.

И вряд ли кто-либо из них, отняв жизнь, хоть на миг усомнился в своей природе.

— Ты человек, — Дарьен решительно сжал плечи брата. — Ты самый умный человек из всех, что я знаю, Хиль, а потому мне вдвойне удивительно слышать от тебя подобную ерунду. И вообще, фейри не существует. Это все крестьянские сказки. Я три дня провел в Брокадельене и ни одного не видел.

— Брокадельен? — глаза Хильдерика расширились от удивления. — Что ты делал в Брокадельене?

Дарьен улыбнулся.

— Прежде чем я начну, как ты там выразился… Забалтывать тебя…

— Ты знаешь, что ты всегда так делаешь…

— О дочери де Роша… Скажи, что ты это не серьезно?

Взгляд Хильдерика на мгновение стал рассеянным.

— Я мог бы…

— Всеотец Милосердный, Хиль, ей четырнадцать!

— Но я знал, что ты не согласишься. Поэтому нет, я просто хотел разозлить де Роша. И если тебе неприятно, что я использовал…

— Мне нормально. Правда. Только… Не надо подбирать мне жену. С этим я как-нибудь… сам. Хорошо?

— Хорошо.

— Вот и…

— Однако, я попросил бы тебя озаботиться этим в ближайшее время. Как только я заставлю Совет признать завещание отца, ты станешь принцем крови и тогда твои дети…

— Нет.

— Но… — Хильдерик озадаченно моргнул.

— Нет, Хиль. Нет. Твои дети унаследуют корону. Ты продолжишь род Хлодиона. Только, очень тебя прошу, выбери кого-то повеселее Лавие. А я, так уж и быть, стану на правах любимого дядюшки, баловать своих племянниц и учить племянников драться. А может и племянниц научу, это, как оказалось, дело совсем не лишнее. Но ни я, ни мои будущие дети никогда не встанем на твоем пути. Меня совершенно устраивает и мой титул, и особенно моя прическа.

— Ты рыжий, — строго сказал Хильдерик.

— Да! Как Самханский Тигр. Я тебе рассказывал про Самханского Тигра?

Хильдерик покачал головой.

И улыбнулся.

Синяя комната, судя по отвоеванным у темноты фрагментам обоев и обивки, осталась синей. Дарьен поставил на стол свечу, от которой только что зажег еще пять, примостившихся на серебряных лапах напольного канделябра; стянул куртку; развязал тесемки на вороте рубашки и потянулся к кувшину для умывания. Полному. Со свежей — о чудо! — водой.

Твои дети унаследуют…

Придумает же.

Нет, дети у него, конечно, будут. Когда-нибудь. И жена тоже… Когда-нибудь. Когда он найдет женщину… Подходящую. Такую, чтоб… Такую как…

— Добрый вечер, — раздалось за спиной.

Дарьен развернулся, поспешно одергивая почти снятую рубашку. И потребовалось несколько мгновений, прежде чем он соотнес знакомый голос и непривычных очертаний фигуру.

— Точнее, доброй ночи.

Алана спустилась с кровати, где, очевидно, пряталась какое-то время за задернутым — он сразу должен был обратить на это внимание — пологом балдахина.

— Прошу прощения за поздний визит, — она провела ладонью от талии вниз, расправляя ткань юбки, — но нам нужно поговорить, а завтра, боюсь, такой возможности может не представиться.

Платье. Вот в чем дело. Она была в платье. И волосы убраны так, что в полумраке отчетливо виднелся изящный изгиб шеи. Той самой, которую Дарьен, повинуясь безумному порыву, поцеловал там, на дороге. За миг до того как крестная обернулась и застукала его за столь неподобающим ситуации занятием.

Алана стояла на границе между тенями и светом, но Дарьен видел ее так же ясно, как если бы