Рассыпалась воплями, истошным ржанием и сухим треском дерева, пробитого арбалетным болтом там, где недавно была моя голова.

— Не двигаться! — крикнула я, подаваясь влево.

К двери, которую не защищал маркиз, и которая два удара сердца спустя распахнулась, пропуская мужчину в мундире гвардии Веховного Прелата.

Мне повезло, он не ожидал сопротивления. Я ударила быстро и точно, в основание толстой шеи. Дернула, выпуская фонтан алых брызг, и пинком вытолкнула незваного гостя из кареты.

Минус один.

Там за стенами, обитыми винным бархатом, умирали люди. А за моей спиной плакала Эльга, и ее тонкие всхлипы, перекрывали дрожащий голос сестры Марии-Луизы, которая, как и полагается благородной адельфи, молилась.

Я ждала, не отводя глаз от узкой полосы леса. И вслушивалась, внимательнее, чем когда-либо, не скрипнет ли та, вторая дверца.

Не скрипнула.

А следующим, кто появился передо мной, был Дарьен.

— Алана, это я, — крикнул он, прежде чем запрыгнуть в карету, — все закончилось.

И от этих слов, нет, только от самого его присутствия, густой, пахнущий кровью и страхом воздух стал легким и сладким. И я вдохнула его жадно полной грудью, наплевав на боль в растревоженных ребрах.

Все закончилось.

Сзади вголос зарыдала Эльга, а сестра Мария-Луиза говорила ей что-то, прерывая увещевания словами благодарности Всеотцу и святой Интруне. Я собиралась спросить, как мы победили, но Дарьен вдруг изменился в лице.

— Вы… Ранены? — пальцы, коснувшиеся моей щеки, едва заметно дрожали.

— Нет, — я мотнула головой и, повинуясь странному порыву, повторила слова, сказанные давным-давно на берегу озера Вивиани. — Не ранена. Млеть, блевать и биться в истерике тоже не буду.

Он улыбнулся, и я поняла, что живу.

Дышу.

И кажется, нет, точно люблю этого человека. А мое сердце…

Мое глупое сердце готово выпрыгнуть из груди и послушно, с радостью лечь в его ладонь.

— Я же говорил, они невредимы, — этот бесстрастный, точно лик Всеотца, голос за спиной привел меня в чувство.

Я отступила на полшага и развернулась. Достаточно быстро, чтобы увидеть, как принцесса, сбросив руку сестры Марии-Луизы, вылетает из кареты с криком одновременно счастливым и яростным.

Хиль? Мне показалось или она сказала…

— Вот пусть теперь сам успокаивает, — фыркнул Дарьен в мое полыхнувшее летним закатом ухо. — Интриган.

И в шею поцеловал.

Праматерь Керринтрун, ну зачем?

И…

Спасибо!

Глава 28

— Ты злишься на меня, брат.

Мир за огромным, в человеческий рост, окном Шасселя тонул в серебристой дымке, и алые мундиры солдат королевской гвардии казались листьями, что запутались в кованых ветвях ограды.

— Нет, — едва различимо выдохнул Дарьен, поворачиваясь спиной к лесу и дороге, которая едва не стала последней.

Странно, но за прошедшие двенадцать лет в этом кабинете почти ничего не изменилось. Охотничьи трофеи и оружие по-прежнему висели на стенах, укрытых панелями из темного дуба. Картины отец не любил. Перед холодным зевом камина — роскошное кресло (подарок столичных эшвенов) и старая медвежья шкура. В детстве Дарьен любил лежать на ней и смотреть: на огонь, страницы книг или отца, который сидел в кресле. Или за столом. Тот тоже остался. Правда, сейчас вместо хаоса бумаг и письменных принадлежностей, серебряного кубка с вином и блюда с тонкими пряными колбасками на нем царил порядок. Непривычный, безупречный даже по меркам мастера Бао порядок. А за столом сидел король. Только другой.

На фоне высокой резной спинки, украшенной силуэтами благородных оленей, кабанов, летящих сквозь чащу гончих и всадников, в одном из которых, по посадке и тому, как тот держал рог, нетрудно было узнать отца, белая фигура Хильдерика казалась слишком тонкой. Слишком… чуждой.

— Нет, — громче повторил Дарьен, приближаясь к столу и заглядывая в светлые до прозрачности глаза брата. — Я не злюсь на тебя.

— Хорошо…

— Я, как бы это помягче сказать, в бешенстве. Семь демонов Дзигоку, Хиль, а если бы что-то пошло не так?!

Прочтя в Российо самое первое послание брата, Дарьен, воспользовавшись привилегией королевского интенданта, немедленно отправил ответ. Два ответа и два гонца: одного в Шассель, другого — в столицу. И новое письмо, полученное несколько дней спустя, в Тонвале, письмо, написанное знакомым, четким почерком и скрепленное королевской печатью, убедило Дарьена рискнуть. В конце концов, до Шасселя оставалось каких-то полдня пути, у них была охрана, а дорога к королевскому охотничьему домику считалась безопасной.

Куда уж, демоны их сожри, безопаснее.

— Я все просчитал, — лицо Хильдерика осталось неподвижно, точно у мраморных фигур на саркофагах в королевской усыпальнице. — При перехвате инициативы преимущество было на моей стороне.

— Тогда почему, — кованые накладки столешницы впились в ладони, — ты не вмешался раньше?

Хильдерик медлил и Дарьен увидел, как сжимаются в кулак длинные тонкие пальцы.

— Ленард, — в бесстрастном голосе послышалось эхо уходящей грозы, — я должен был убедиться.

Двенадцать против девяти. Точнее одиннадцать, Монфор не в счет: никудышний боец, да и человечишко, как оказалось, дрянной. А вот солдаты, точнее, шесть взведенных арбалетов, были проблемой. Казались проблемой ровно до тех пор, пока Монфор не заговорил с выпорхнувшим из кареты Ленардом. И мелькнула нехорошая мысль, что вот и все. Вряд ли кузен, который терпеть его не мог с детства, пусть и притворялся мастерски, оставит Дарьена в живых. Хотя, может удастся извернуться и… Будет ведь справедливо, если королевская сторожевая, как Ленард однажды его назвал, за что и поплатился разбитой губой, прикончит предателя.

Вот только Хильдерик… И Эльга. И на юг он так и не съездил. И еще — это, как ни странно, в тот момент казалось наибольшей потерей — он так и не узнал, каков на вкус ее смех.

— Я знаю, что Монфор говорил с ним. И Окли, — Хильдерик откинулся на спинку кресла, и как часто делал во время раздумий прижал к губам сомкнутые пальцы, — А Ленард не поставил меня в известность. Поначалу, я был склонен считать его непричастным, но ваша встреча в дороге вынудила меня усомниться в правильности собственных выводов.

Это была веская причина. И два десятка солдат королевской гвардии вступили в игру ровно в тот момент, когда Монфор поднял руку, а один из нападающих нарочито медленно навел арбалет на Ленарда.

Да, в кузене он все же ошибся.

Дарьен прикрыл глаза, и, как назло, перед глазами встала Алана в забрызганном кровью хабите, заплаканная Эльга и словно в один миг постаревшее лицо крестной. Они невредимы. Они все невредимы. И в безопасности. Дарьен лично проводил их в комнаты и проверил охрану. Личная гвардия Его Величества — лучшие из лучших.

И все же…

— А если бы ты