Ги читал компромат на ПСР, пока у него не заболели глаза. В голове уже почти сложилась полная картина деяний де Валансьена и его партии-шайки. Действовали они нахально и с полной уверенностью в собственных силах. Де Валансьен выстроил настоящую преступную империю, снабжавшую его деньгами, которые, в свою очередь, шли на подкуп прессы, скрытые махинации против политических соперников и экономическую борьбу.

Справедливости ради, от собственных лозунгов о свободе и равенстве для всех он не отходил. Большинство законов, выбитых им в Генеральных штатах, шли государству на пользу. Де Валансьен зарабатывал сам и давал зарабатывать другим. Часть своих предприятий, как следовало из бумаг пяти-семилетней давности, он практически бесплатно раздал в чужую собственность, сформировав тем самым новый зажиточный класс, готовый отдать голоса за него.

"Трансконтиненталь" и "Анниверсер" были даже не верхушкой айсберга – подтаявшим льдом на его вершине. Военные действия приносили куда больше, равно как и торговля наркотиками, и проституция, и порнография, в том числе замешанная на крови. Предприятия де Валансьена-старшего, по всей видимости, переоборудовались для новых целей, поскольку об их существовании упоминалось только вскользь. Замороженное производство, якобы доставшееся в наследство от отца, ни на секунду не прекращало работу под бдительным оком Филиппа, но о том, что на самом деле творилось за стенами фабрик и мануфактур, оставалось только гадать. Какая судьба постигла тамошних рабочих? Этим вопросом Ги решил не задаваться, дабы не довести себя до нервного истощения.

– Можно ли что-то сделать?

Свен покачал головой.

– Этому не дадут ход. А еще я жить хочу.

– Понимаю. Но не оставлять же все на самотек!

– Кому от этого будет хуже? – возразил информатор. – Дело сделано, власть у де Валансьена в кармане. Теперь он успокоится.

– И примется за тех, кем пользовался на пути к победе. Оставит ли он в живых тех, кто занимался той же порнографией?

Швай не полез за словом в карман.

– Знаешь что? И пусть он их перебьет! Они все повязаны! Знаешь, что выяснил Зуммерайл, забравшись к Одервье?

– Не представляю даже.

– Найди его отчет в папке.

Перебрав кипу бумаг, Ги нашел искомый отчет. Размашистый почерк Самрая соответствовал его пылкой натуре. Из краткого, но не оставляющего простора для альтернативных суждений следовало, что девочки Одервье стали жертвами маньяка как минимум в трех из девяти случаях убийств.

– Понимаешь, что это значит?

– Де Валансьен манипулировал ими. Никто не застрахован от удара по главной звезде, все работают в постоянном страхе.

– Что-то вроде того, – согласился Свен.

– И знакомство с демоном не делало их жизнь проще. Если вообще причастен только один демон.

– Теперь чуешь, почему я не хочу связываться? Подборку видел ты один. Не даю гарантий, что не сожгу ее завтра в переулке.

– Но зачем? Отдай ее мне.

Информатор посмотрел на Ги. Хмель больше не застилал его взор, и молодой человек понял все без слов.

– Что ж, нет – значит, нет.

– Прости, – сказал Свен.

– Не за что извиняться, дружище. Всем нам есть что терять. Но отступаться я не хочу. Нет, не должен. Пусть это будет стоить мне жизни, но срубить голову этой гидре я попытаюсь.

Он поднялся.

– Зайдет Самрай – присовокупи бумаги из моего саквояжа к похоронному костру правды, – сказал Ги. – Все равно остаюсь сам по себе. И передай ему письмо принца Франка в награду за труды...

На улицах полным ходом шла подготовка к решающей схватке Гран-Агора. Агитаторы заполонили тротуары, стены зданий разоделись в цвета партий, равно как и радикально настроенные сторонники тех или иных кандидатов. До дня голосования оставалось совсем немного, и ровно таким же объемом времени располагал и Ги. Вновь предоставленный сам себе, он направился к единственному человеку, который еще мог посодействовать в разоблачении ПСР, – Челесте.

Поединок, о котором де Валансьен даже не подозревал, начался.

***

Криомант Галлар привык к чужому страху. Он чуял его везде. Если человеку было что скрывать, он боялся панически, если нет – то просто так, по привычке, потому что не мог иначе. Издав пятьдесят лет назад свой знаменитый Закон об изъятии младенцев-стихийников, премьер-министр Валуа совершил одновременно и преступление, и благодеяние. Галлар не мог найти в себе силы проклинать Валуа: он прекрасно понимал, что маги-полицейские – лучшее, что случалось с системой охраны правопорядка за всю историю Эльвеции. Но смириться с тем, что его лишили самого дорогого, права выбора жизненного пути? Ответа не было да и не могло быть. Каждый криомант, вырастая, все равно делал свой выбор. Галлар знал таких, кто отключал фильтры и уходил быстро и безболезненно. Были и те, кто рвался на самоубийственный штурм и падал, сраженный пулями или изрубленный мачете "драконов" или "петухов".

Галлар жизнь любил. Он ценил свою работу, то единственное, что приносило удовлетворение и питало гордость. А еще ему нравилось великое движение, составлявшее вечный круговорот бытия. Быть даже каплей в потоке событий мироздания, считал он, – уже повод не расставаться с жизнью, насколько бы предопределенной она ни была. Впрочем, даже это не было делом непоправимым. Расследование дела ПСР сулило славу и почет, сумей он достойно завершить его.

А нехватка времени вынудила его взять в свои руки операцию, без которой он вообще-то планировал обойтись.

Стоя перед приемной стойкой отеля "Трансконтиненталь", криомант впитывал страх управляющего. Сутулый мужчина в красной жилетке боялся Галлара по привычке. Он мялся и не знал, с какой стороны зайти, чтобы удержать оперативников от осмотра отеля, но делал это не по своей воле. Криомант прекрасно чувствовал, с какой неохотой управляющий тянет время. Он был бы рад избавиться от Галлара и его бригады. Впрочем, его страдания не могли длиться слишком долго. Намекнув на то, что криомантам не поручают незначительные дела, и предъявив ордер, который выписал на свое имя сам (маленькое преимущество полицейских-магов), Галлар получил доступ ко всем этажам отеля.

– Вы только не шумите там, ладно? – попросил управляющий, семеня за Галларом к лифтам.

Шуметь криомант и не собирался. Его интересовал только второй этаж, о котором он слышал от Ги Деламорре. Максимум третий, поскольку подтекам