Шрифт:
Закладка:
Ванзаров остался глух к страданиям юноши:
– Где и как проходила церемония?
Более не скрываясь, Алёша описал декабрьскую ночь в Юсуповом саду, свечу во льду, чёрную повязку, тонкий укол в щёку сосулькой, как он сказал, и голос, который никогда не слышал ранее. Рассказ походил на карикатуру церемонии масонов. Ротмистру Леонтьеву понравится: смахивает на государственный заговор.
– Как получили задание первой ступени?
Алёша глянул с тоской и печалью:
– Вам и это известно… Так же таинственно. Нашёл в кармане приказ стать трудником в московском монастыре. Обрадовался, что так легко. И вот что вышло.
– Послания Братства надо сжигать после получения?
– Да, они должны стать пеплом. Господин Ванзаров, вы сказали, что Симка тоже убита. Я не ослышался?
– Не ослышались. Задание было на игральной карте?
– Нет, просто на писчей бумаге. Подпись та же: «М» с «I». А вы точно не из Братства?
– В этом случае ваш труп остывал бы на полу, – ответил чиновник сыска. Грубо, но честно. Что поделать: правда – барышня не из красивых. – Симка видела вас?
– Обеды другая горничная приносила. Я не видел её.
– Понравилось филёрить за Гостомысловыми?
– Это гадко. – На лице Алёши отразились искренние чувства. – Испугался, когда их полиция забрала. И как обрадовался, когда они вернулись. Господин Ванзаров, что мне теперь делать? Да, я предал Братство, но я не хочу умирать…
Трудно умирать, когда в соседнем номере живёт мечта всей жизни. Ванзаров приказал собрать вещи и отправляться домой. Из дома не выходить без его разрешения. Алёша проявил покорность, которой не дождался настоятель монастыря. В небольшой чемодан кинул чистую сорочку, пару шерстяных носков и бритвенный прибор, бинокль, резиновые бинты, какими тренируют мышцы, и пару гантелей. Надел тужурку, фуражку-московку, замотался шарфом. В таком наряде он никак не походил на сына богатого торговца спортивными принадлежностями.
– «Норвеги» вернёте? – спросил он, стоя у двери.
Ванзаров протянул коньки, летающие без крыльев. Алёша сунул их в чемодан.
– Забыли карты, Алексей Фёдорович, – сказал Ванзаров, указывая на стол.
– Это не мои, в номере были. Наверно, хозяин для гостей держит.
Ванзаров развернул почти новую колоду с мастерством опасного шулера. Все карты были на месте. За исключением одной.
– В колоде не хватает туза червей, – показал он разноцветный веер. – Потеряли?
– Не имею привычки к картам, отец запрещает, – ответил Алёша. – Наверное, дама потеряла.
– Какая дама?
– Ну такая. – Алёша изобразил рукой нечто, что мужчинам трудно описать, когда глаз не отвести. – Постучала, я открыл. Она извинилась, сказала, что в номере у неё нет колоды, а хочется разложить пасьянс. Нельзя ли одолжить? Я, конечно, одолжил. На другой день вернула.
– Когда ей понадобилась колода?
– Кажется, да, точно: утром в субботу.
– Знаете её?
– Скорее нет…
– Возможно, видели на катке?
Алёша задумался и даже поправил козырёк фуражки, будто от этого мысли приходят в порядок:
– Не знаю, особо не разглядывал. Я в дамах путаюсь. Они такие изменчивые.
Трудно оспорить. Ванзаров знал, как изменчивы могут быть дамы и особенно барышни. В этом тайна женской натуры, до которой психологика пока не докопалась. Хоть копает старательно. И докопается обязательно. Тогда дамам несдобровать.
58
Надежда Ивановна поборола испуг. Держалась за дверной косяк, стоя на пороге номера, не в силах шевельнуться. Глаза её, холодные и чистые, бегали, будто ощупывали лицо стоящего перед ней.
– Ожидали кого-то? – спросил он.
Мадемуазель опустила взгляд, глянула снова:
– У вас кровь, господин Ванзаров.
Стоило ей сказать, как он ощутил лёгкое покалывание на скуле чуть ниже мочки уха. Коснулся. На кончиках пальцев осталось мокрое и красное.
– Кто там? – раздался из глубин номера тревожный голос матери.
– Господин Ванзаров. Он ранен.
– О господи! Веди его сюда.
Как настоящий мужчина, Ванзаров стал отнекиваться, что это не рана вовсе, а царапина, не о чем беспокоиться. Подумаешь, воротник сорочки покраснел от крови. Его не слушали. Мадам Гостомыслова приказала снять пальто, сесть на диван. После чего из походной аптечки появился пузырёк. Прозрачная жидкость обожгла так, что чиновник сыска стиснул зубы, чтобы не потерять героическую улыбку. Рана была обработана по всем правилам полевой хирургии и заклеена пластырем. Вдова военного должна не только денщиками командовать, но, случись что, показать себя сестрой милосердия.
– Где умудрились порезаться? – спросила мадам, собирая медицинские штучки.
– Имел дело с коньками, – ответил Ванзаров.
Елизавета Петровна неодобрительно покачала головой: взрослый мужчина, усатый, а хуже мальчишки умудрился порезаться на коньках. Как такое возможно? Нет, всё-таки мужчины так и остаются детьми. Всё это читалось в её молчании, как в открытой книге. О чём молчала Надежда Ивановна, узнать было нельзя: она держалась позади Ванзарова.
– Благодарю, мадам Гостомыслова, вы спасли мне жизнь.
– Да-да, болтайте больше, – сказала она, передавая дочери сундучок аптечки и указывая убрать его с глаз долой. Надежда Ивановна вышла из гостиной. – Небось пришли арестовать невинных.
Рана покусывала, но Ванзаров не замечал. Он готовился сделать больно женщине, которая проявила заботу, несмотря на характер. В ответ на доброе дело – чёрная неблагодарность. Чего ещё ждать от полиции.
– Необходимо прояснить некоторые вопросы, – начал он трудное дело и добавил: – С глазу на глаз. Всё, что вы скажете, останется между нами. Обещаю.
Мадам села на другой конец дивана так, что Ванзарову пришлось развернуться к ней. Скула не одобрила резкое движение.
– Власть ваша. Выслуживайтесь перед этим негодяем Куртицем.
– Не умею выслуживаться, – ответил Ванзаров сдержанно. – Служу только закону и истине. Как ни покажется смешно. Понятие чести для меня не менее важно, чем для офицера.
Елизавета Петровна глянула, будто впервые увидела. И отвела глаза, чтобы поправить оборки на рукаве платья.
– Прошу простить, – сказала она тихо. – Не имела намерения обидеть вас, господин Ванзаров. Выручили Надежду Ивановну от позорного падения и обморока.
Мадемуазель как раз вернулась в гостиную. Ванзаров сделал движение мимики, означавшее, что разговор не предназначен для ушек барышни.
– Надежда, выйди!
Не просьба матери – приказ армейского командира. Окажись на диване поручик Бранд, подскочил бы по стойке «смирно». Надежда Ивановна, не проронив ни слова, вышла и громко хлопнула дверью.
– Вот ведь характер… Не тяните, Ванзаров.
– Вернёмся к обмороку вашей дочери, – начал он. – Рассмотрим ситуацию. Торжественное открытие, публика, оркестр, выходят очаровательные малышки. Надежде Ивановне предоставлена честь вручить детские коньки. Она каменеет, не может шевельнуть рукой, будто впадает в кататонию, уходит со сцены и падает в обморок. В чём причина? Внезапный испуг из-за внезапной просьбы Куртица? Растерянность? Скромность? Невозможно
