Первой разделась и вошла в воду Лина.

– Ты посмотри, Витя, какая фигура! – громко, так, чтобы все слышали, в том числе и Наталья, возвестил Степан.

– А кому она, Петрович, нужна! – не оборачиваясь, откликнулась Лина. – Так и завянет бесхозная…

Открытый чёрный купальник выгодно оттенял белизну тела и заманчиво подчеркивал выпуклости. Лина чуяла устремленные на неё взгляды, но не пасовала перед ними, а спокойно шествовала на глубину. Потом оттолкнулась и неспешно поплыла в сторону островка.

Ладежин бросился в воду с разбега. Он взял слишком резко, дно ушло из-под ног, наглотался воды и едва справился с кашлем. Островок, на котором картинно красовалась живая скульптура, приближался. Ладежин уже касался дна, готовый выйти на берег. Но тут Лина стремительно бросилась в воду и поплыла обратно. Всем своим видом она как бы отстранялась от Ладежина. В изломе шеи, надменно выставленной точёной головке увиделось что-то знакомое. «Жена», – обожгла догадка. Ладежин снова чуть не захлебнулся и, чтобы избавиться от воды, зло фыркнул: «Тоже мне дурёха. Нашла охотника. Я добычу не высматриваю. Во всяком случае водоплавающую». Он выбрался на островок и сел в воду у самого уреза.

Степан купаться не стал. Сидя на бревнышке, он курил. Поплыла, как утица, Наталья. Маленькая Катюшка потилипала к плоту, что был причален в стороне. За ней запоздало устремилась Варя. Путаясь в полах синего затрапезного халата, она на ходу остерегала дочку. А та уже приближалась к плоту. Видя такое дело, Ладежин махнул наперерез – мало ли что… Всё, к счастью, обошлось. Катюшка забежала на плот, но у самой кромки остановилась. Тут подоспела мать. Следом подплыл Ладежин.

Возле плота было глубоко, но дно Ладежин достал. Стоя в воде, он оперся на брёвна. Катюшка, засунув босую ножку в щель, брызгала на него водой, смеялась и брызгала.

– Хочешь попу помочить? – поманил Ладежин девчушку.

– Кочу, кочу, – захлопала та.

– Ну, – кивнул он Варе, а потом малышке, – где наши ладошки?

– Воть, воть, – заиграла девчушка пальчиками. Ладежин бережно стиснул кисти пухлых ручек, приподнял малышку и осторожно поднес её к воде. Девчурочка распахнула розовый ротик. Глазенки её были полны восторга и ужаса. Сдобные пяточки коснулись воды, потом вода достигла коленок.

– И попу, – ожидая обещанного, напомнила Катюшка.

– И попу, – ласково отозвался Ладежин. Он давно не общался с такими маленькими. Давно забыл, как купал когда-то крохотного сына и купал ли вообще… Забыл, как пахли его кожица, его волосёнки. Все истаяло из памяти, будто не было, всё выветрилось. И сейчас не то чтобы позавидовал этой молодой женщине, которой не надо ворошить свою память, а словно о чём-то пожалел.

– И раз, – качал он девчушку с плота в воду, – и два… – А в сонме брызг мелькали перед ним то пузцо девочки, то чуть согнутая в колене белая нога её матери. Плоть от плоти, плоть от плоти.

Запыхавшись как от бега, Ладежин поставил девчушку на плот.

– Ты чья больше, мамина или бабина?

– И маминая, и бабиная, – Катюшка кокетливо повела глазками.

– Бабина, – усмехнулась Варя, она опустилась на колено и, вытирая личико дочурки полотенцем, тихо добавила: – Бабушки в такие глазки как в зеркальце смотрятся.

Тон её или эти слова, но что-то показалось Ладежину нарочитым, излишне глубокомысленным, не соответствующим её возрасту и облику.

– А что в них увидишь? – скептически обронил он.

– Детство своё, – уже проще сказала она.

– Детство? – протянул Ладежин. – То есть внук повторяет судьбу деда? Не знаю…

Он напружинился, выбрался из воды, сел на край плота. Стопа побаливала. Ладежин потрогал её. Подорожник давно отлепился, ранка набрякла.

– Где-то здесь в тридцатом году очутился один мальчуган. – Ладежин кивнул на озеро. – Чуть старше Катюшки. Ему было четыре года. – Ладежин помешкал, словно размышляя, надо ли продолжать. – Его пригнали сюда с Дона, всё семейство – отца, мать, братьев, сестёр и его, самого меньшего… Под конвоем пригнали… В тридцать третьем началась голодуха. Взрослые один за одним бежали – охрана в лагере была небольшая, вохрой тайга была… А он остался. Малый ещё был, куда ему… И братья, и мать, и отец – все сбежали, никого у него не осталось.

Ладежин покосился назад. Варя сидела, склонив голову, и обдувала пушок дочкиной головёнки.

– Его лупцевали, мальца. Пытались вытянуть, когда и куда бежали сродники. Потом отступились, бросили околевать, ему немного уже оставалось… Очнулся он от дождя, подставил под струи рот, не напился… Приткнулся к луже. В ней плавали дождевые черви. Напился. Заодно заморил червячка. – Ладежин беззвучно хмыкнул. – Голод не тётка. Добрался до помойки. Там было всё вылизано. За помойкой раздувшиеся трупы. Все в мухах. Пополз малец прочь, потом поднялся на ноги, побрёл. Недалеко от караулки был огород. Там росли картошка и морковка. Часть огорода принадлежала нарядчику – одному из тех, кого тоже пригнали с Дона. Он сумел выбиться в старшие. Мальчонка пал на землю, пополз меж грядок. Добрался до морковки, запустил руку. Морковь была крохотная, не больше его мизинца. Не вытирая, сунул в рот. Потянул другую. И тут – шум… Приподнял голову – нарядчик, бородатый, угрюмый мужик. В руках берданка. Мальчонка вскочил, метнулся к кустам. Душа в пятки ушла. В спину шарах… Заряд вздыбил волосы, одна дробина зацепила мочку. По шее потекла струйка крови. Малец пал наземь, пополз, забился под какую-то корягу или выворотень. Сквозь траву и корни увидел сапоги. Они были совсем рядом. Он обмер, почти умер. Сапоги потоптались и сдвинулись в сторону. Тут малец зажал рот и заскулил…

Ладежин умолк, лица не поворачивал.

– О ком это? – осторожно спросила Варя.

Ладежин ответил не сразу.

– О бате моем, – он повел головой. – Вот здесь где-то…

Помолчали. Ладежин снова подогнул ступню. Рана, разбухшая в воде, закровоточила.

– Бобо? – вытаращила глазёнки Катюшка. Варя погладила дочку по головке, порылась в карманах халата и извлекла какой-то желтовато-серый катышек.

– Это смола еловая. Бабки местные только ею и лечатся. И дурь вытягивает и рану заживляет.

Она помяла катышек, сделала лепёшечку и прилепила смолу к ранке. Ладежин смущенно кивнул:

– Одной проволокой накололись с батей.

Их окликнули. Наталья и Лина одевались. Степан, Евгения Федоровна, Володя – он тоже оказался тут – уже пошли назад. Катюшка, завидев это, оторвалась от мамы и посеменила к бабушке.

– Пойдемте, – сказала Варя, поднимаясь с плота. Ладежин помедлил. Плавки ему были тесны, он чувствовал себя неловко и шёл следом за Варей боком.

– Вы давеча на Лину взглянули, – Варя