Для Балабанова «Груз 200» одновременно автобиографический фильм и история его поколения: эпизод выгрузки гроба с трупом жениха Анжелики снимался в Пскове, на том самом аэродроме, где во время войны в Афганистане работал и сам Балабанов и где он своими глазами видел цинковые гробы, возвращавшие домой тела погибших, количество которых начальство неизменно пыталось скрыть535.

К тому же «Груз 200» адресован постсоветскому поколению. Не склонный переценивать роль и место массовой культуры в жизни, Балабанов все же считает, что сегодняшняя молодежь играет в компьютерные игры и смотрит блокбастеры, у них нет времени на литературу536.

Если на экране рассказывалось о переменах в сознании молодого поколения, о моральной деградации и разрушении, такова же была реальная история тех, кто был молодым в 1984‐м, а в 2007‐м сам обзавелся детьми.

По Балабанову, его «правдивый» фильм был адресован поколению, которое жило в 1984‐м и испытывает ностальгию по советской эпохе:

Знаете, любопытно, что людям, которые жили в 84‐м, фильм меньше нравится. Может, они себя как-то ассоциируют. <…> Им неприятно это. Нравится молодым, которые знать не знают, что такое 1984‐й, как это ни парадоксально.

Что касается того, не пересек ли он границы дозволенного, Балабанов ответил:

Два раза в прайм-тайм показали фильм про Ганнибала Лектера, который вскрывает череп, жарит мозги, ест ложечкой. Еще и ребенка ближе к финалу в самолете кормит. Заметьте, положительный герой, хороший. Такое лицемерное восприятие мне не нравится537.

То есть он предпочитает экранный хоррор реальному.

Как это ни парадоксально, Балабанов считает «Груз 200» патриотичным фильмом. Фильмом о том, как Россия переходила от коммунизма к капитализму, и как при этом некоторые нравственные привычки перешли туда вместе с социополитическими идеями. Как он выразился, «Я русский, и я очень люблю мою страну»538.

Его патриотизм заключается не в согласии с той или иной партийной идеологией, а в глубокой любви к российской культуре и сострадании к ее боли. По его мнению, «Груз 200» как раз и есть выражение этой трудной любви, которая должна снять со зрителей розовые очки и помочь увидеть брежневскую страну такой, какой она была на самом деле.

«Груз 200» можно назвать патриотической шоковой терапией, а можно обозначить термином Брюса Бэллона и Молин Леш – введением в «кинематографический невроз»539. Согласно их концепции,

хорроры могут вызывать невроз однозначным образом – например, человек, который насмотрелся слэшеров, способен совершить убийство. Однако хорроры могут и излечивать травмы, засевшие в памяти, выводя их наружу. То есть фильм-хоррор может служить механизмом, помогающим молодым зрителям справиться с тревожным состоянием, связанным с расставанием с родителями, началом самостоятельной жизни и формированием взрослой идентичности540.

Кроме того, успешный хоррор обычно сопровождается культурным и биографическим резонансом:

Художники могут (и часто именно так и поступают) насыщать свое творение личным жизненным опытом. И его события, например, проникают в сюжетную канву фильма, создают рисунок актерской игры, определяют стратегию работы оператора и режиссера и даже саундтрек. Таким образом, фильмы могут быть мощным ресурсом включенных в них элементов жизненного опыта, которые, в свою очередь, резонируют с опытом жизни зрителя, усиливая процесс его идентификации с определенными элементами фильма541.

Балабанов задумывал свой фильм как средство, которое могло бы помочь зрителям отстраниться от советской ностальгии и прочих сопутствующих представлений. «Груз 200», сталкивая аудиторию с травматичными воспоминаниями о прошлом, может способствовать ее взрослению.

Как пишут Бэллон и Леш,

в зависимости от конкретного зрителя можно по-разному идентифицировать репрезентативные элементы фильма-хоррора. Важно, однако, признать, что зрителю проблемы расставания с семьей, утраты, обретение независимости и формирование идентичности как включенные в сюжет культурные факторы, с которыми он идентифицируется, могут помочь сформировать собственную идентичность. Элементы жизненного опыта по-разному включаются в содержание фильма, в том числе в виде символов или характерных черт персонажей. Процесс их идентификации со своей жизненной историей куда менее травматичен, чем погружение в собственное подсознание542.

Это особенно важно для тех, кто жил в 1984 году и теперь посмотрел «Груз 200». Кто из представителей последнего советского поколения не переживал чувства утраты, тревоги и проблем, связанных с концом эпохи? Как ни странно, «Груз 200» может выполнить терапевтическую функцию. Кроме всего прочего, это фильм о переживании перемен – того, как к концу 1980‐х Советский Союз перестал быть собой.

Мы начали становиться капиталистической страной. Многие бывшие коммунисты стали ходить в церковь. Я принял крещение в Санкт-Петербурге, потом окрестились мои родители, потом мои дети; так что я одновременно и коммунист, и верующий543.

Трудно представить себе более емкое выражение противоречивых патриотических чувств россиян последних десятилетий. Тем не менее эта кажущаяся противоречивость объясняет тот факт, что Алексей Балабанов считал себя патриотом, а его «Груз 200» был выражением его трудной любви к соотечественникам.

1984‐й на пленке против настоящего 1984-го

Фильм, действие которого разворачивается во второй половине 1984 года, работает как шоковая терапия не только потому, что излечивает от ностальгии по брежневским временам, но и благодаря символическому резонансу с книгой «1984». Роман Джорджа Оруэлла маячит за этим фильмом своеобразным фоном. Это можно сказать и о таком фильме, как «Жизнь других» (Флориан Хенкель фон Доннерсмарк, 2006), рисующем деятельность немецкой Штази в том же 1984‐м. То, что происходит в «Грузе 200» и «Жизни других», показывающих «настоящий» 1984‐й обыденной жизни, было гораздо страшнее, чем антиутопический кошмар Оруэлла. Неудивительно, что центральной темой в спорах о фильме стал вопрос о достоверности экранных событий. Несмотря на то что в ряде своих интервью Балабанов