Шрифт:
Закладка:
Лицевая же сторона медали в том, что двухкомпонентное жидкое топливо – и в этом его первейшее и главное достоинство – обеспечивает на порядок более высокую мощность, или «тягу», выражаясь языком аэрокосмических инженеров, нежели твердое. Плюс к тому подача горючего и окислителя в камеру ракетного двигателя регулируется. То есть, в отличие от твердотопливного двигателя, который работает на полной тяге от начала и до конца, тягу ЖРД можно по мере надобности увеличивать или уменьшать, а если что-то пошло не так, то и заглушить его, перекрыв одним нажатием кнопки на компьютере подачу топлива.
DARPA и компания, заказав Rocket Lab разработку VLM, хотели получить на выходе нечто сочетающее в себе плюсы твердых и жидких видов ракетного топлива. Из самого названия «высоковязкое жидкое» явствует, что Rocket Lab предлагалось произвести крайне густую, но текучую субстанцию, подачу которой в камеру сгорания двигателя можно контролировать. При пуске оно пребывает в квазитвердом состоянии, а затем разжижается вследствие скачкообразного роста температуры. По физико-химическим свойствам VLM на порядки стабильнее компонентов жидкого топлива, не будучи особо летучим и взрывоопасным, а напоминая по плотности и консистенции твердое топливо. Наконец, сочетание в составе VLM горючего и окислителя несет в себе дополнительный огромный плюс, избавляя инженеров-конструкторов от необходимости ломать голову над системами смешивания двух химических компонентов при их нагнетании под давлением в камеру ракетного двигателя.
Военные контракты принесли Беку деньги, позволяющие нанять побольше людей. Он дал объявления, и вскоре в офисе Rocket Lab в здании IRL стало тесновато из-за появления в штате компании нескольких молодых инженеров. Заключенные с военными сделки имели, однако, и свои издержки, в том числе одну весьма серьезную.
После запуска Ātea-1 знающий толк в маркетинге Марк Рокет рассчитывал на очередь из компаний-рекламодателей, желающих разместить свои логотипы на борту их ракеты при последующих запусках. Rocket Lab оставалось лишь клепать Ātea-2, Ātea-3 и т. д. и запускать их одна за другой, отправляя в космос урны с прахом на бортах с рекламой энергетиков, и оприходовать выручку к радости всех, включая родню посмертно удостоенных сертификатов космолетчика. Ничему из этого, однако, свершиться не было суждено. «Корпоративный рынок в Новой Зеландии оказался куда медлительнее, чем я думал, по части поддержки Rocket Lab, – признался Рокет. – Это разочаровывало, и генерировать приток выручки оказалось не так просто, как я надеялся».
Бек коммерческие трудности Rocket Lab успел ощутить на себе сполна. Целый год после успешного запуска Ātea-1 и до получения первых денег от военных он вынужден был перебиваться случайными заработками ради элементарного выживания. Ему хотелось посвящать всё свое время строительству ракет, а приходилось вместо этого браться то за дефектоскопию углепластиковых корпусов яхт, то за переборку двигателей и коробок передач в гараже какой-нибудь компании, дабы заработать хоть что-то. Чтобы двигать дальше свою ракетную программу, Бек был вынужден лазить по пунктам сбора металлолома и свалкам в поисках подходящих трубок и железок. «Все в Новой Зеландии почитали меня за ненормального, а то, что я делаю, – за придурь, – рассказывал он. – Я тогда ночами не спал, а ломал голову, как мне выплачивать людям зарплату». Дошло до того, что Бек взял второй и последний возможный кредит под залог своего дома. «Я поставил нашу семью в сложнейшую финансовую ситуацию, – говорит он. – Если бы всё пошло плохо, моей семье пришлось бы хуже некуда. Моя жена и сама невероятный инженер, но она согласилась оставить работу и сидеть дома с детьми. Она много от чего отказалась и много с чем смирилась ради того, чтобы я имел возможность гнаться за своей мечтой. Но тут ты либо веришь в то, что она сбудется, либо нет. Иначе никак»[105].
Понятно, что при таких обстоятельствах Бек с готовностью ухватился за возможность что-то сваять для DARPA и американских военных. Во-первых, у него и выбора не было, а во-вторых, и это главное, он был одержим ракетостроением, а эти заказы открывали ясный путь к осуществлению его мечты. Марку Рокету, однако, было решительно не по нутру иметь дело с сеятелями смерти. Отчаявшись отговорить Бека от сделок с военными, он ушел из компании. «Для меня это по-прежнему находилось за чертой допустимого, а у Питера черта отодвинулась, – сказал Рокет. – Я понимаю, почему Питер ступил на этот путь. Он открывал много дверей. Он приносил бизнесу кое-какие деньги. Питеру хотелось быстрого решения, а я не хотел ему мешать, да еще и тормозить компанию. Я полагал вполне возможным и другой путь, но он же лично переговорил в Америке с какими-то большими шишками, и это перенацелило весь его интерес. Да и в конце-то концов, он был главой компании».
Рокет согласился позволить Беку выкупить у него свою долю в Rocket Lab, а поскольку денег у Питера не было, они заключили соглашение, по которому Беку предоставлялась отсрочка на пять лет. Это был, между прочим, неслыханной щедрости жест со стороны Марка, поскольку соглашение носило сугубо конфиденциальный характер частной сделки между ним и Беком и не обременяло Rocket Lab этой задолженностью, при том что Рокет вышел из доли в компании, которая могла принести миллионы и даже миллиарды, если бы Rocket Lab вдруг ожидал колоссальный успех. «Мы не ругались и не кричали, насколько я помню, – сказал Рокет. – Просто мы страстно стояли каждый на своем. По-моему, я вел себя по отношению к Питеру вполне порядочно»[106].
Понятно, что сделки с военными отвлекли Бека от его основной миссии – создания малой ракеты для регулярных запусков. Это в Кремниевой долине стартапы могут себе позволить, имея легкий доступ к капиталу, годами бескомпромиссно преследовать главную цель своей технологической мечты. У Rocket Lab не было иного выбора, кроме как переключить все усилия на скорейшее удовлетворение запросов DARPA, и Бек вынужден был отложить в долгий ящик планы постройки Ātea-2 и сфокусироваться для начала на проекте фоторакетницы Instant Eyes.
Одним из первых, кого Бек привлек к этой работе, был Сэмюэл Хью-тон.
