— Достоин! — подтвердил Максимиан.

Остальные генералы тоже выразили согласие. Я слегка успокоился, но до конца так и не поверил. Совесть подсказывала мне, что это скорее политический жест, чем подтверждение моих заслуг. Однако я знал одно: мой настоящий триумф ещё впереди, и я докажу своё достоинство честно, без притворства.

Выйдя из шатра, я огляделся. Уже с раннего утра улицы заполнились толпами горожан. Они переговаривались, шутили, делились мнениями. Истории о войне, о наших подвигах, о философии, которую мы несли, уже разошлись по всему Городу. Люди знали нас, и это добавляло торжественности моменту. Все пребывали в нетерпеливом ожидании начала шествия. Триумф в этот раз был нечто большим, чем просто военным.

Мы заняли свои места в колесницах. Я с отцом выглядели величественно, без излишней радости, как живые статуи. Моя колесница шла позади Марка Аврелия, за мной следовали генералы верхом на прекрасных скакунах в богатой сбруе. Нас окружали преторианцы в ослепительно дорогих доспехах, их блеск олицетворял величие Императора.

Позади нас следовали легаты всех участвовавших легионов, трибуны, а затем аквилиферы с аквилами легионов, сигниферы с боевыми знаками центурий, имагиниферы с образами Императора, драконарии, и вексиллярии с гордо поднятыми знамёнами, штандартами, все это было украшенно лаврами и лентами.

Трофеи войны — оружие, доспехи, штандарты варварских вождей, драгоценности и статуи — были нагружены на низкие телеги, охраняемые преторианцами. Музыканты — корницены, тубицены и буцинаторы обещавшие своим количеством заявить о триумфе до окраин Города.

Марк Аврелий молча подал знак, и шествие началось.

— Avante! — раздалось в колонне.

Музыканты заиграли, задавая ритм. Шествие двинулось с Марсова поля через первую триумфальную арку по Via Militari, направляясь к храму Юпитера Капитолийского. Арки, возведённые в честь победы, возвышались на каждой крупной площади. Жрецы шли впереди, окуривая путь благовониями, символизирующими очищение от варварской угрозы. Мы шли неспешным шагом, позволяя всем узреть наш триумф, всем поучаствовать в нем.

Марк Аврелий стоял монументально на своей позолоченной колеснице, запряжённой белоснежными конями в роскошной сбруе.

— Memento mori! - за левым плечом я услышал раба.

Его роль заключается в постоянном повторении этой фразы, на протяжении триумфа, чтобы помнить о бренности славы. Хороший обычай, хотя и не помогает тщеславным властителям. Эти слова заставили меня задуматься. Они помогли отрешиться от волнений и обрести спокойствие. Для философа в этом триумфе было двойное значение: он делал тебя бессмертным в памяти потомков, но и напоминал о бренности всего сущего. И это помогло отрешится от происходящего, убрав волнение и страх, я был мыслями и здесь и в то же время далеко. Не знаю о чем думал отец, так как он тоже философ и, думаю, тоже смотрел на это философски. Видимо не совсем бесполезные слова эти были, раз помогли справится психологически.

Толпы встречали нас восторженными криками, бросая цветы и лавровые ветви под колёса. Повсюду звучали аккламации:

— Ave Imperator! Ave Domus Aurelius! Gloria Romae! Pax et Victoria! Victrixes!

Позади колесниц, понуро опустив головы, шли пленные варварские вожди одетые в грубые рубища, подчеркивающие их поражение. Их лица выражающие отчаяние и обреченность, жалкий вид подчеркивали силу Рима. Некоторые горожане выкрикивали угрозы и проклятия, другие швыряли в них мелкие предметы, но преторианцы жёстко следили за порядком, хотя скорее беспокоились за свой великолепный парадный вид, чтобы не пострадал ненароком.

Наконец добрались до храма Юпитера Капитолийского, где нас встречали жрецы и избранные сенаторы, отцы народа.

***

Триумфальное шествие приближалось, и хвалебный шум усиливался. Трубные звуки музыкантов, играющих триумфальные мотивы, заполнили улицы Рима. Этот торжественный гул заставил Секста Клавдия Публия, одного из сенаторов, избранных для приветствия у храма Юпитера, невольно скривиться.

Секст Клавдий Публий негодовал всей своей душой. Да, он радовался победе и миру, но, будучи опытным политиком, видел, как этот триумф меняет политические расклады. Само по себе участие Марка Аврелия уже укрепляло его влияние, но больше всего раздражал Коммод. Марк Аврелий добился того, чтобы его малолетний молокосос тоже участвовал в триумфе!

Марк Аврелий был уважаемым правителем, философом и администратором, и Клавдий не питал к нему отвращения. Однако непонятное решение провозгласить сына цезарем в пятилетнем возрасте насторожило многих сенаторов. Заставило это задуматься тогда и Клавдия. Ведь Марк мог бы продолжить проверенную практику усыновления достойных политиков, проверенных делами. Вместо этого — сын, и в столь юном возрасте! В кулуарах это решение уже тогда обсуждали с подозрением.

Когда Марк взял Коммода на войну, его чувства смешались. Можно было предположить, что молодой цезарь может погибнуть, как Люций Вар, и тогда вопрос преемника вновь станет открытым. Но с другой стороны, победа могла укрепить Коммода. И вот сегодняшний день этому подтверждение! Он чувствовал подвох в этом!

Как будто этого мало, этот юнец усиливал раздражение Клавдия к себе. Дело было в рассказах о философии Коммода и его нововведениях. Клавдий зорко следил за всем что происходит в императорской семье, это было просто необходимо. Нашлись люди согласные за ауреусы шепнуть лишнее. Изменения в математике, которыми Коммод снискал славу, поначалу казались Клавдию выдумкой, искусственно созданной для возвеличивания юного цезаря. Однако, изучив суть, он был вынужден признать гениальность идеи, хоть это и усиливало его внутренний конфликт.

Решив все же разобраться со всем этим на месте, он отправился в лагерь, где встретил новый год. Клавдий вспоминал праздник Януса. Тогда он поддался общему настроению и поздравлял Коммода, впечатлённый его речью. Но после, прочитав "Манифест Имперского Стоицизма", он серьезно задумался. Поэтому поспешил обратно в Рим для более личного общения с другими сенаторами

— Смотрите, какое выражение лица у этого юнца, — шептал он осторожно своим сторонникам, наблюдая за приближением триумфального шествия. — Какое высокомерие! И это в таком возрасте. Что ждёт Рим, когда Марк Аврелий провозгласит его Августом…

— Вы думаете, он скоро его назначит? — полюбопытствовал Тит Юний Крисп, один из союзников Клавдия.

— Уверен! — хмуро ответил Публий. — Ещё немного, и это случится. Самый юный цезарь, философ, математик, понтифик, а теперь ещё и триумфатор. Для полного набора титулов не хватает лишь Августа.

— Он слишком юн для такого титула, — зашептались вокруг.

— Марк Аврелий возвращает нам времена царей, попирая ценности Республики, — подливал масла в огонь Луций Анций Регул, ещё один сенатор. — Усыновление достойных политиков больше не в чести.

— Он слишком юн для такого титула. - зашептались вокруг.

— Это только начало, — добавил Клавдий.