Она стояла в дверях. Такой она ему больше всего нравилась – когда давала ему прикурить. Он заговорил, осторожно пытаясь убедить ее, что их объединяло что-то хорошее и важное. Вскоре это стало чем-то вроде привычки – он убеждает, она сдается. Он следил за изменениями в ее лице, смотрел, как вспыхивают ее щеки. Она принимала его. Она принимала то, что было между ними. Почему это так, не имело значения. Объяснять не было нужды. Она стояла, ожидая, что он ее разденет. Она стала источником одержимости. Он заразился, заболел. Это ненадолго, он знал. Иначе и быть не могло.

Как-то вечером они лежали вместе на узкой кровати и словно плыли по течению. Пошел дождь. Они слушали его, словно симфонию – как он медленно начинается и усиливается, лупит по подоконнику и капает на их голые руки.

– Мне холодно, – сказала она, поворачиваясь к нему спиной.

Он обнял ее крепче.

– Так лучше?

Она в его руках, ее тепло, запах моря, теплый песок летом на закате, звук жизни, пульсирующей в ней, кровь, воздух. Он подумал о том, что всю свою жизнь он принимал вещи как должное, простую красоту всего, что видел. Он вспомнил, как в детстве стоял на пляже и смотрел на водную гладь.

Она повернулась к нему и полезла к нему в трусы, как садовник, вытаскивающий репу. Он накрыл ее руку своей, останавливая.

– Ты не хочешь?

– Нет, просто хочу поговорить.

– Говорить скучно.

– Я хочу узнать тебя.

Она повернулась на бок, оперлась на локоть, стриженые волосы торчали во все стороны. Она нравилась ему такая – худенькая, похожая на мальчика.

– Что ты хочешь знать?

– Обычные вещи. Где ты выросла.

– Я же говорила тебе. Город.

– Знаю – но где? Не хочешь говорить об этом?

Она тяжко вздохнула, словно он ее допрашивал и наконец сломил. Глаза у нее были черные, губы бледные.

– Я выросла в Верхнем Ист-Сайде[76], – сухо сказала она. – Ходила в Брирли. Ты это знал?

Он покачал головой.

– Частная школа для девочек, – произнесла она с британским акцентом.

– А твои родители?

– Что? Они выскочки, как все в том городе.

– Чем занимается твой отец?

Она вдруг замкнулась и сказала:

– Зачем тебе знать?

– Я хочу знать тебя, это что, плохо?

– Ну, типа того.

– Почему?

– Потому что. Это – не часть нашей жизни. И ты не заслуживаешь знать меня.

– Почему?

– Потому что ты, блин, женат, Джордж.

На это он ничего не ответил.

– Ты что думал, что я сирота или типа того? Вроде Джейн Эйр?

Он удивленно рассмеялся.

– Ты ведь так и подумал, разве нет?

– Нет.

– Ты хотел постричь меня – помнишь ту сцену в книге?

– Не читал.

– Там у одной сироты были красивые волнистые волосы. Этот тип их отрезал. Унизительно, между прочим.

Он пробежал пальцами по ее волосам.

– Тебя лично унизили?

– Ты же хотел, чтобы так и было, да?

Он лишь посмотрел на нее.

– Нет, – сказал он, – я этого не хотел. – Хотя, по правде, он и сам не знал, зачем это сделал. Даже если она права, он не намеренно – то, что он с ней делал, хранилось в темном грязном уголке, который он никому не показывал. Он делал что-то, был полностью этим поглощен, а потом забывал.

– Ты хотел, чтобы у меня ничего не было, да, Джордж?

– Да. Ты моя собственная сирота.

– Серьезно? Как думаешь, чем занимается мой отец? Ну же, смелее!

– Понятия не имею.

– Он юрист, – сообщила она, потом добавила, явно желая уязвить: – Адвокат, защищает преступников.

– Ну… это впечатляет.

– Тебя это беспокоит, Джордж?

Вообще говоря, беспокоило, но он сказал:

– С чего бы вдруг. – Он пытался вспомнить, что она ему говорила. Ей двадцать один, пьет противозачаточные. «Я сама по себе», – часто говорила она. Если это правда, она здесь с ним по собственной воле. Ему не о чем беспокоиться.

– Он защищает отвратительных личностей, – сказала она, словно имея в виду «таких, как ты».

– А мать?

– Она безнадежна. Не хочу о ней говорить. Почему мы вообще это обсуждаем?

Он подумал о собственных родителях. Они никогда не поняли бы его отношений с этой девушкой и сочли бы их легкомысленной ошибкой. Мысль о них показалась неуместной.

– Ты права. Нам не до них.

Она посмотрела на него, и в глазах ее тлела темная истина. Она встала.

– Мне нужно подышать, – сказала она. – Нужно выйти. – Она натянула джинсы и толстовку.

Глядя на нее, он закурил. Света было очень мало, за занавесками почти стемнело.

– Слушай, Джордж. Нам нужно это прекратить. Прекратить сейчас же.

– Уиллис… я тебе объяснил все. Ты сама сказала. Ну, про Блейка. То, что у нас с Кэтрин, – не настоящее. Это лицемерие.

Она закрыла уши ладонями.

– Не могу слышать эту чушь.

– С тобой я чувствую себя… – он помолчал, подбирая точное слово, – целым.

– Поздравляю. – Она натягивала сапоги. – Ты, Джордж Клэр, совершенно мне не подходишь.

Он вытащил рубашку из кучи одежды на полу, натянул ее и принялся застегивать.

– Это неправда, ты сама знаешь.

– Ты стал воплощением зла в моей жизни.

– Как ты вообще можешь такое говорить?

– Ты не понимаешь, насколько это неправильно? – Она посмотрела на него, требуя ответа.

– Ладно, – сдался он. – Ладно. Может, и неправильно. – Он заправил рубашку и застегнул ремень. Он двигался медленно, словно пьяный, пытаясь собрать мысли воедино. – Не знаю, зачем я на ней женился. Я хотел поступить честно.

– Поверь мне – это слово не из твоего словаря.

– Ты бываешь такой…

– Какой?

– Унижающей.

– Я честна, Джордж. Я говорю правду.

– Знаю. И это я люблю в тебе.

Она фыркнула.

– Ты меня не любишь.

– Эй, перестань изображать взрослую.

– Джордж, мать твою. Это не про любовь, ты сам знаешь.

– Эй. – Он схватил ее.

– Пусти… – она сердито вырвалась, подхватила пиджак и открыла дверь. – Мне нужно выйти.

Он схватил бумажник и сигареты и бросился за ней. Солнце почти село. Холодно. Пахло мертвыми листьями, мокрой землей.

– Что с тобой? – крикнул он.

Она шла к лошадям.

Он боялся их.

– Почему ты так сердишься?

– Потому что ты получаешь все, что захочешь, Джордж. Делаешь все, что, блин, пожелаешь. А я – нет, ясно? У нас ничего не выйдет.

– Что? Да ты издеваешься.

Она залезла на забор и спрыгнула на пастбище.

– Уиллис! – крикнул он, но она села на вороного и поскакала, пришпоривая коня, вцепившись в гриву. Он никогда не видел ничего столь же впечатляющего. Застыл на