Когда на следующий день он зашел к ней, она извинилась.

– Я была не в духе. У меня были эти дела.

Они лежали рядом, полностью одетые, и курили.

– Виски будешь?

Он налил им обоим.

– У меня живот болит, – сказала она.

– Голодная?

Она помотала головой. Они выпили.

– Хорошо, – сказала она. – То, что надо.

– Я рад.

– Думал, я просто девица, – сказала она.

Он молча смотрел на нее.

– Просто обычная тупая девица, с которой можно делать что захочешь.

– Я так никогда не думал.

– Девица, которую можно трахать. Этого хочет любой мужчина. Трахать женщин.

– Это уже слишком.

– Но это правда, разве нет? Признай.

– Что-то не верится.

– В том-то и дело, Джордж. Я знаю, как ты думаешь. А ты этого не понимаешь. Я выросла среди людей вроде тебя.

– В смысле?

– Бывают определенные манеры, – сказала она, – характеристики. – Она покачала головой, глядя на него и одновременно не глядя, и осеклась. – Я знаю тебя, Джордж. Я знаю, кто ты такой.

Очевидно, это был приговор. Он не сразу смог заговорить.

– Не представляю, о чем ты.

– Представляешь, очень даже. – Она встала с кровати, подошла к столику, зажгла сигарету и, стоя перед ним, принялась перечислять его провалы. – Думаешь, ты все просчитал, но посмотри на себя. Ты самый невозможный неудачник из всех, кого я знаю. Ты гребаный психопат.

Он ударил ее. Они оба были удивлены.

Она отвернулась, держась за щеку.

– Лучше уходи.

– Пойду, когда буду готов.

– Джордж. Пожалуйста.

– Потуши сигарету. – Она явно боялась.

Он вырвал у нее сигарету, затянулся и потушил окурок. Он хотел сказать ей что-то важное, философское – но в голове было пусто. Ничего полезного не осталось.

– Пожалуйста, – сказал он. – Просто позволь мне любить тебя.

– Не могу. Нам нужно это прекратить. Это плохо для обоих. Это ужасно.

– Ложись. Раздевайся.

Сначала она сопротивлялась. Потом она спрятала лицо у него на груди и заплакала. Он целовал ее руки и колени.

– То, что между нами, – сказала она. – Ты как наркотик. – Потом добавила: – Не могу контролировать свои чувства. – Она смотрела на него и ждала.

– Я не плохой человек.

– Ладно. Приятно узнать. Но знаешь что? Я плохая. – Она допила виски. – Очень плохая. Ты должен это понять.

– Это неправда. Отказываюсь верить.

– Ну, дело твое, но не говори, что не предупреждала. – Она закурила. – В любом случае я влюблена в другого.

Этого он не мог вынести.

– Тебе пора.

Он не пошевелился.

– Джордж?

Он в жизни не плакал в присутствии женщины и не мог понять, почему делает это сейчас. Разве что на душе было очень скверно.

– Вон, – сказала она.

Он не стал спорить. Спустился по узкой грязной лестнице, пахнущей овечьим дерьмом и прокисшим молоком, на холодный ветер. Было пять вечера, почти темно, пахло кострами. Ему захотелось пройтись. Собраться перед какой-то неведомой катастрофой. Она не за горами, он это знал. Никаких сомнений.

Реальность незримого

1

Вскоре про Джорджа Клэра пошли слухи. Он, конечно, завоевал любовь студентов, но старшие, более консервативные обитатели факультета не выносили его самодовольство и якобы аристократическое презрение к суровости, десятилетиями отличавшей дух кафедры. В приемные часы за дверью его кабинета всегда собирались студенты, которым просто хотелось поговорить. Подобная популярность раздражала.

Он выглядел вполне консервативно, но Джастин решила – он из тех, кто может допустить небанальное, а вот что именно, она не решалась сказать. В пятницу вечером она наткнулась на него в коридоре. Была как раз середина семестра, студенты бродили по кампусу, словно зомби, профессора прятались в кабинетах за закрытыми дверями, притворяясь, что их тут нет.

– Слава богу, пятница, – неловко сказала она.

– Может, выпьем, отметим?

Она проводила его до кабинета. К ее облегчению, Эдит, строившая всю кафедру, уже ушла домой. Двери были заперты, никого на месте.

– Заходите, садитесь. Рад вас видеть.

– Я тоже рада.

Словно одна из его студенток, она села напротив, ерзая на жестком стуле. На полках стояли тяжелые книги по искусству. На стенах висели пять небольших морских пейзажей, написанных маслом.

– Какие милые картины, – сказала она.

– О, не смотрите на них. Они старые.

– Не знала, что вы пишете.

– Моя жена настоящий художник, – сказал он. – Они такие скверные, что она не разрешает вешать их дома.

– Вовсе нет, Джордж. У вас талант. Это скопы[77]?

– Да. Они гнездятся на платформах.

– Вы там выросли?

Он кивнул.

– Я мог управлять лодкой уже в пять лет.

– Ну… это здорово. Вам стоит к этому вернуться. Он помотал головой, но она видела, что он доволен.

– Что это? – спросила она, показывая на карточку, прикрепленную к стене прямо над столом, на ней что-то было написано синей ручкой.

– Типа амулета на удачу, – сказал он. – Цитата из Джорджа Иннесса: «Красота определяется незримым, видимое – невидимым». Она со мной со времен аспирантуры.

– Вы не расскажете, что это значит? – Она улыбнулась, хлопая ресницами.

– Буквальный перевод: «То, что мы видим, зависит от того, что мы не видим». Это то, что Иннесс называл реальностью незримого – личной духовной истиной. Бог сокрыт, но это не значит, что Его нет. Обрести Его – не значит обязательно узреть Его. Есть связь между зрением и слепотой. Как в тумане, когда некоторые вещи и цвета становятся важны. Возможность откровения в обыденном. – Он вздохнул, глядя на нее, взгляд его двигался медленно, будто запоминая ее в деталях. – Вам скучно, правда?

– Вовсе нет. По-моему, очень интересно.

– Вот мое приземленное видение: познать себя – значит забыть, кто ты такой.

– Об этом надо подумать.

– Дайте помогу. – Он открыл ящик и достал бутылку виски и два стакана.

– Вижу, вы подготовились.

– Как всегда.

– Не говорите ДеБирсу.

– Он меня уволит?

– Нет, захочет к нам присоединиться. А Флойд одной не ограничится.

– Он уже ушел домой, – сказал Джордж, наливая ей выпить, – так что мы в безопасности. Ваше здоровье.

Они чокнулись, и она спросила:

– А кто-нибудь по-настоящему знает себя?

– Родители говорят нам, кем быть.

– Я всегда говорю студентам, чтобы забыли о родителях и делали, что сами захотят.

– Как вы?

– Вообще говоря, да. Но я не слишком хороший пример.

– Но почему?

– Потому что, ну…

– Потому что? – Он ждал, чуть улыбаясь.

– Я не честолюбива. И потому что жизнь пугает меня. Не говорите никому.

– Я, не поверите, умею хранить тайны. Но чего вы так боитесь?

– Дурных людей, – сказала она наконец. – Предательства. Всякого.

– Всякого? – Он ослабил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу